Эти непонятные корейцы - [28]

Так работает Корея. По принципу — лучше перестараться, чем прохлопать ушами. Лучше пересидеть в офисе, чем уйти, что-то недоделав. Лучше подстраховаться и прислать бесплатный батон, чем рисковать потерять постоянного клиента. Как всегда в таких случаях, граница между сутью и имиджмейкерством стерта. Но общее движение-то поступательное. У культа труда есть отличные результаты.

Забывает, например, иностранец о том, что ездит в этой стране на дешевых хороших машинах, пользуется неплохой и опять же дешевой аппаратурой. А ведь люди, которые все это сделали, в огромном большинстве своем происходят не из интеллектуальной среды. Отцы и матери инженеров и менеджеров из «Самсунга» и «Тэу» — это, как правило, простые крестьяне, рабочие и мелкие торговцы. И то, что их дети достигают сейчас высот мировой технологии, то, что за 30 лет корейцы смогли вырвать страну из тяжелой нищеты и поднять ее до уровня стран преуспевающих и современных, — объясняется прежде всего культом трудолюбия, который вошел в плоть и кровь корейского народа — пусть порой и в странных для нас проявлениях, пусть и со смешными перехлестами.

Желтая угроза

В то время как на Западе, где накоплен достаточный уровень материального состояния, все меньше слышится разговоров о труде и все больше — о некоем «фане», который человек должен якобы непрерывно получать от жизни, корейцы живут, руководствуясь все той же вековой мудростью: безделье — грех, труд — добродетель. Если в американской школе обучение детей превращено в бесконечную фиесту с полным отсутствием дисциплины, с разговорами о «праве ребенка на отдых» и проч., то корейцы по-прежнему стаскивают одеяло со своих детей на рассвете, заставляя их вставать и учиться, ибо нет для корейца кошмара страшнее, чем сын-лодырь.

И вековая мудрость эта, какой бы примитивной ни казалась она нам, просвещенным, — работает. Сейчас на Западе все чаще слышатся разговоры о «желтой угрозе», то есть нашествии азиатов, которые в недалекой перспективе могут потеснить белого человека с его доминирующей мировой позиции. Лично я в это верю, и первая же поездка в Австралию убедила меня в этом еще больше. Несмотря на всю мою глубокую симпатию к очень приятным, доброжелательным, веселым белым австралийцам, я должна была признать: работать так, как корейцы (японцы, вьетнамцы, китайцы), они просто не хотят. Избалованная за пять лет жизни в Сеуле, я была поражена тем, как неудобно устроена жизнь в Австралии — преуспевающей белой стране: какие дорогие там товары и старые машины, как трудно найти по вечерам открытый магазин, по выходным — работающую аптеку, как невозможно быстро проявить пленку, постричься без предварительной записи… Сейчас, после продолжительного пребывания на австралийской земле, я к здешней сфере обслуживания несколько привыкла, хотя список того, чего в Австралии нет, я могу продолжать и продолжать. Но в тот первый приезд разница с Сеулом была даже не разительной — разящей. Чистые столы, по-настоящему горячий кофе, еду на подносах я могла найти тогда только в восточных ресторанах — там, где без устали бегали маленькие улыбчивые азиаты, ставшие внезапно такими милыми моему сердцу.

Как затосковала я там по родной Корее, в частности по моему дорогому дядюшке из соседнего фотоателье, который, знала я, проявит все мои австралийские пленки через полтора часа, да еще сделает скидку в цене за их количество. Как предвкушала встречу с любимым парикмахером, к которому я зайду в воскресенье вечером и он наконец-то сделает из меня человека за 7 тысяч вон (5 долларов), а моей дочке, ожидающей конца скучной процедуры, даст в это время комиксы и конфетку, а то еще по своей инициативе подкрасит ей прядь в какой-нибудь модный фиолетовый цвет — «собисы», «собисы»… Какой отрадой наполнялась моя душа при мысли о соседнем корейском ресторанчике, в котором хоть и подаются осточертевшие мне за пять лет рис и кимчхи, но там, я знала, я не отравлюсь, как отравилась в австралийском, том самом, где обслуживала неторопливая белая официантка, несомненно ловящая в тот момент фан…

И о многих таких прелестях Кореи я не перестаю тосковать до сих пор.

«Мама, чувствуешь — Кореей пахнет!» — мечтательно произносит дочка, проходя мимо австралийской булочной. Запах свежеиспеченных булочек у нее ассоциируется исключительно с Кореей, хотя круассаны и пончики вовсе не корейские национальные блюда, и «западная» Канберра, казалось бы, имеет на них больше прав. Булочки в Австралии, конечно, пекут. Но редко где найдешь в Канберре нечто подобное, например, булочным кафе сети «Парижские круассаны» в Сеуле. Парижское в них только название, работает в булочных корейский персонал. Открываются эти кафе в 7 утра, и уже в это время в них можно позавтракать свежей сдобой с горячим ароматным кофе, сидя в уютных креслах у окон и глядя на пробуждающийся город. В этих недорогих заведениях чисто, изящно, стильно все до последней детали — от фирменных сахарниц на столах до белых накрахмаленных колпаков пекарей. Разнообразие булочек, пирожков, пирожных поразительное — и все равно то и дело появляются какие-то новые разновидности. С каждым годом все вкуснее, все «западней» становится кафе.