Эти господа - [26]

— Они всю пшеницу запродали нам! — перебил его Трушин. — А у нас договор с Госхлебторгом!

— Пшеничка дозарезу нужна! — признался Мирон Миронович, наконец, выпуская своего улыбчивого зайчика на лицо. — Может, договоримся? — и он заглянул в глаза Трушину.

— Мы шефствуем над одной еврейской колонией, организовали у себя озетовскую ячейку. Помогаем! — проговорил Трушин, открыв ящик стола. — Вот разоритесь на билет Озетлотереи. Можете квартиру выиграть!

— Билеты возьму, а насчет квартиры увольте! — проговорил Мирон Миронович и пошутил: — Теперь, того гляди, казенную без билетов выиграешь!

— Бывает! — согласился Трушин, отрезая ножницами билеты из книжки. — Всякое бывает!

Мирон Миронович подумал, что Трушин неспроста это сказал, мысленно обозвал себя болваном, удивляясь, как мог он, Мирон Миронович, человек с головой, ляпнуть эдакую чепуху. Мирон Миронович гыкнул, вытащил бумажник и, купив на пять рублей билетов, спрятал их в денежное отделение. Встав со стула, он поймал руку Трушина и тряс ее обеими руками.

— Молодчина ты! Ей-богу, душа-человек!

Трушин повел Мирона Мироновича в лавку, рассказывал, сколько пайщиков и какой капитал имеет кооператив, что сделано и намечено сделать. Он знал свою лавку до последней гири, показывал товары, называл, не глядя, сорта и цены, давал Мирону Мироновичу попробовать кусочек семги, развесного печенья, варенья собственной варки. Все это он проделывал с такой радостью и достоинством, что Мирон Миронович на мгновение подумал, что находится в частной лавке, в гостях у закадычного приятеля. Трушин расспрашивал Мирона Мироновича о Москоопхлебе, о работе правления и активности членов, об отделениях и служащих, интересовался годовым оборотом и калькуляцией цен, работой партийной ячейки и месткома. Он забрасывал Мирона Мироновича такими вопросами, что тот, плохо понимая о чем идет речь, краснел, потел и несколько раз порывался уйти.

— А главное вот что, товарищ! — сказал Трушин, подводя Мирона Мироновича к витрине и показывая на частный магазин, находившийся напротив кооператива. — Два года мы бьемся с ним! — Он заботливо покрыл кисеей корзину с инжиром. — Но мы победим!

— Мы победим! — повторил Мирон Миронович, во второй раз потрясая руку Трушину. — Давай бог побольше таких работников на местах!

Мирон Миронович выбежал из лавки, оглянулся на витрину (Трушина не было), — плюнул и выругался. Сидя в экипаже, он еще долго выкрикивал подпиравшие к горлу проклятия, заставляя оборачиваться извозчика. Под’езжая к «Пале-Роялю», Мирон Миронович размахивал руками, причмокивал губами, и казалось, что он понукает лошадей. Но на самом деле он про себя рассуждал:

— Погоди, мамочка, с твоими евреями! Для еврейской рыбки есть верная приманка! — и он похлопал по боковому карману, где лежал бумажник. — А положение у меня такое: либо рыбку с’есть, либо раком сесть!

ГЛАВА ПЯТАЯ, ГДЕ ВСЕ ВХОДЯТ В СВОИ РОЛИ

1. В НОВЫХ РОЛЯХ

На предварительном следствии Канфель говорил, что он не знал, зачем Мирон Миронович едет с ним в еврейские колонии. Но Канфелю было известно, что Сидякин отказался отсрочить векселя Москоопхлеба, предложил запродать новое зерно и, при запродаже на половину суммы долга, обещал другую половину отсрочить до первого января. Отправляясь в поездку, Канфель надел непромокаемое пальто и, садясь в автомобиль, сказал:

— Гонки с препятствиями! На финише пшеница или банкротство!

Когда автомобиль выплыл за город, Канфель, закрыв глаза, подставил лицо солнцу и ветру. Справа и слева потянулись бескрайные пустоши, вековые перелоги, высокие опаленные целины. По ним скакали ветры — бесшабашные разбойники крымских степей, подминали под себя полынь, припадали к земле и опять, развевая серебристые тюрбаны, мчались во весь опор. Издавна боялся человек этих ветров, не решался итти с бороной, молебном на землю, и лежали степи, дикие, неприступные, пока не привел человек с собой машину — победительницу пространств и непогод.

Часто Мирон Миронович говорил, что никогда в жизни не имел бы дела с евреями, и находил в них такие отрицательные качества, какие евреи-дельцы находили в нем. Теперь у него вся надежда была на евреев-колонистов, и главным козырем в предстоящей игре был тоже еврей, Канфель, который, как полагал Мирон Миронович, легче всех договорится со своими. Правда, Миром Миронович побаивался, как бы Канфель не вступил в заговор с колонистами и они совместно не надули бы его, русского. Но Мирон Миронович рассчитывал на свою опытность и зоркость, благодаря которым не раз обманывал многих людей разной национальности. Нахлобучив картуз по уши, запахнув драповое пальто, он прикидывал в уме, сколько денег истрачено и сколько предстоит израсходовать. Маленькие цифры набегали, как муравьи, кружились, вырастали в крупные суммы, каждая сумма разносилась по невидимым клеточкам, и, подведя итог, Мирон Миронович злобно плюнул. Раньше, в начале нэпа, он разделил бы все расходы по числу компаньонов и заплатил бы вдвое меньше, чем каждый из них, потому что записывал ежедневные обороты в трех черновых книжечках. Эти книжечки были разграфлены вертикальными красными линиями и заключены в зеленый коленкоровый переплет, на котором сияло тисненое золотом слово: «Ресконтро». Одну книжечку он хранил в левом боковом кармане, другую — в правом, третью во внутреннем жилетном кармане, застегивающемся на пуговочку. В первой он вел запись расходов для себя, во второй увеличенную запись для компаньонов ради получения большей доли, а в третьей уменьшенную — исключительно для налоговых учреждений. Когда особняк Мирона Мироновича отошел под общежитие студентов, а его знаменитые лошади были проданы, эти три книжечки дали ему средства на отдельную квартиру в доме застройщика и на основной капитал Москоопхлеба.