Эти двери не для всех - [24]

Берг сидел на стуле возле трансформаторной будки. Он курил и глядел на свои валенки. Саша Берг вообще был непрезентабелен. Что до инвентаря – это да. Сашин инвентарь в сборе стоил подороже иного автомобиля. А в быту – так, куртка "эскимос", грубой вязки свитер с терскольского базарчика возле Чегета, на горе – валенки.

– Привет, Сань. – Худой снял перчатку и пожал Бергу руку.

– Привет, пойдем на базу. Чаю выпьешь?

– Давай потом. Через часок. Сам-то не покатаешься?

Берг махнул рукой и сказал:

– Накатался по самые уши.

– Учишь детишек? – сурово спросил Худой. – Правильно учишь?

– Ой, правильно, – вздохнул Берг.

– Смотри… – Худой погрозил пальцем. Сашу Берга, доктора биологических наук, в компании звали "гуру" и "Макаренко-Сухомлинский".

Четыре года назад он ушел из Молгенетики и устроился ("Классно ты устроился", – говорили Тёма и Гаривас; непонятно только было, чего больше проглядывало в их "устроился" – иронии или зависти) разнорабочим на небольшой базе олимпийского резерва в Крылатском. Он ухаживал за горой, лопатил снег, ратрачил, включал и выключал свет и подъемник. Еще он обучал детей из окрестных дворов – начальство ему позволяло. Берг был терпелив и добродушен, детей к нему вели охотно, он даже не всех брал в свою группу.

А гуру друзья его называли оттого, что Берг ненавидел спорт в чистом виде, считал горные лыжи высшим, сакральным занятием. Он учил своих ребятишек любить не горнолыжную технику, но горы, скорость, Визбора и все прочие производные.

– Ладно, – сказал Берг. – Переодевайся и катайся. Пойду чай заварю.

– Давай покурим. – Берг протянул Ваде сигареты.

– А Машка здесь не катается? – спросил Худой.

– Она вообще не очень катается, – спокойно сказал Берг. – Последнее время.

Беременная моя Машка.

– Ух ты! – искренне сказал Худой.

– Это у них бывает, – кивнул Берг. – А здесь она не любит кататься. Она любит в горах. И не во всяких горах…

Худой промолчал. Санина Машка была той еще штучкой, это было общеизвестно, предпочитала Куршевель.

– Хорошо тут у тебя, – сказал Худой. – Тихо.

– Всех разогнал, вот и тихо, – сказал Берг.

Под ветром легко шумели деревья, внизу поскрипывал барабан подъемника.

Худой понял, что Берг специально для него, для Худого, постарался сегодня всех спровадить с горы.

– Саш, я, пожалуй, не буду сегодня кататься, – вдруг сказал Худой.

Берг не удивился. Он поднял со снега Вадину доску и ответил:

– Пойдем чай пить.

Накануне вечером Тёма звонил Бергу.

– Что, Тёма? – спросил Берг.

– Да плохо там все, – сказал Тёма.

– Что доктора говорят?

– Они между собой говорят. Никон кидается на всех, психопат. Бравик не лучше.

– Ты с Лерой говорил? Единственный вменяемый человек, – сказал Тёма. – С Никоном разосрались вчера окончательно.

– И что Лера?

– Короче, Вадя тяжело болен. Такая… самая страшная опухоль в голове… Не запомнил названия. Самая страшная. Лечить бесполезно, оперировать бесполезно.

Все бесполезно.

– А Вадя как?

– Черт его разберет… Плохо ему… Страшно.

– Что ты думаешь?

– Слушай, пусть Никон с Бравиком думают. Пусть Сергеев думает… Марта говорит – нужен экстрасенс.

– Где она видела экстрасенсов? Одни жулики. А моя Машка говорит – к психоаналитику.

– Те же яйца, только в профиль.

– Запиши телефон, а? – попросил Берг.

– Ну, диктуй. – Тёма записал телефон.

– Никон вот тоже – "Отправим его в Штутгарт…" Он, Никон, мол, денег даст.

Год тому назад на конгрессе во Франкфурте Никон подружился с роскошным онкологом из Штутгарта.

– Денег он даст… Откуда у него деньги? – вяло сказал Тёма. – И потом, что там такого есть, чего здесь нет? Что здесь Вадя умрет, что в Штутгарте. Уж лучше здесь.

– Что ты панихиду устроил, мать твою?! – разозлился Берг. – Умрет… Сразу – умрет! Может, поживет еще!

– Слушай, Сань, – осторожно сказал Тёма, – Никон, конечно, землю рыть будет, Вадю будут обследовать… Лечить будут. Как они говорят – "умереть не дадим – залечим насмерть"… Но знаешь что я думаю – пусть он в горы едет. Ты не смейся…

– А я и не смеюсь, – сказал Берг.

– Пусть он едет в горы. Пусть он едет в ваши сраные горы. Самое ему там место сейчас. Ты не смейся, Берг… Я только не знаю, как ему сказать…

– Я знаю, как сказать, – терпеливо ответил Берг. – Я скажу.

– И я не знаю, что теперь делать… – Вадя покачал головой, в глазах у него плавала смертная тоска. – Ой, ну погано… Ну страшно… И как поступить – не знаю. Я же не раскис… Ты не думай… Но поступить-то как правильно? Надо, наверное, в больницу лечь… К Валерию Валентиновичу надо лечь. Он звал. Но, знаешь, Саш, мне кажется, что это мимо денег. Я же вижу по Никону.

– Никон не по этим болезням, – глухо сказал Берг.

– Какая разница… Ему же объяснили…

Берг встал, снял с плитки чайник и подлил в Вадину кружку. Вадя осторожно разворачивал пакетик из фольги.

– Тебе забить? – спросил он.

– Забей, – сказал Берг. – Не таскай с собой. Милиционеры тряхнут – вони не оберешься.

– Да, – с чувством сказал Вадя. – Милиционеры – это серьезно. Это проблема.

– Ты как себя чувствуешь?

– Ничего… Чувствую… Сань, я деятельный, ты знаешь. Я не ботва. А сейчас что делать? – Он посмотрел на Берга, как смотрят больные собаки. – Не хочу в больницу. Не верю, Сань.