Эта тварь неизвестной природы - [21]

– А где «берлога» и этот «Петрович», он, соответственно, знает? – спросил Блинчук.

– Вы редкий тип офицера, – сказала Яна глубоким грудным голосом опытной женщины в охоте. Вот в чём не было никакой провинциальности – в её искусстве менять голоса. Это действовало мощно. И, видимо, требовало от неё немалого напряжения, потому что стало слышно её дыхание и фразы она обрывала многоточием. – Вас сильно изменил Чернобыль. Раньше вы были… Приказы, раскаты на «эр»… Мгновенное подавление собеседника… Никаких возражений от нижнего чина или гражданского ниже статусом… Верно же? А сейчас вы признаёте за другими их… право на справедливость. Даже за солдатами. Безусловно, это Чернобыль. Вы не боретесь за свои погоны, особенно когда с вами никто не воюет. Да, видимо, Петрович прав. Вы подходите.

Блинчук скушал всё это под женский страстный клёкот, как стопочку под солёного маслёнка. Мужика бы он порвал. С раскатами на «эр». Кроме того, она говорила тихо. Или – «он»? Да что ж такое!

– Поэтому, – продолжала Женщина, – второе, что вам нужно понять: в Зоне все знают гораздо больше, чем говорят. Очень важный момент для профессиональных и межличностных коммуникаций. Понимаете? – Блинчук кивнул, как кобра дудочке. – Ну ступайте, езжайте, вас ждут.

Блинчук хмыкнул, похмурился для внушительности и сказал небрежно:

– Свою группу мне отослать, соответственно, предполагается?

– Почему? Охранять вас их работа.

– А проводника? Вы явно с ним в контрах.

– Смешное выражение. Пусть всё идёт, как идёт. Я не прощаюсь, товарищ полковник, увидимся через часок на месте.

– А на машине со мной?.. – предложил Блинчук.

Папаша единым духом натянул маску.

– Мы уж с Яночкой напрямки, – сказала Яна детским голоском. – Своим способом.

Блинчук свободно повернулся к ним спиной и пошёл к машине. С кузова за ним наблюдали в восемь глаз, но он свернул к кабине, постучал в окошко. Водитель, пожилой человек в рыбацком свитере, опустил стекло. В ноздрях у него торчали зачем-то чистые ватные тампоны.

– Меня ждут в берлоге у Петровича, – сказал емё Блинчук. – Знаешь, где это, мазута?

Харон задрал брови, подумал, прикинул что-то к носу, не отводя глаз, и кивнул, заводя одновременно двигатель. Блинчук полез на кузов.

– Шульцев, – сказал он, усевшись. – Достань из-под машины швабру, отнеси на место и сполосни. Выполнять. Вы видели его лицо? – спросил он у всех, когда Шульцев скрылся со шваброй за сортирной будкой. – Этого, Папаши?

Глызин, Набис и Коростылёв в два приёма переглянулись между собой.

– Он же в противогазе, – сказал Коростылёв.

– Он же его снимал, – сказал Блинчук, и Коростылёв поднял бровь.

– Никак нет, товарищ полковник, – сказал Глызин. – Не снимал. Я внимательно. Виноват, конечно.

Блинчук выдул из себя через губы трубкой литр воздуха, уселся прямо, посидел, надел шлем.

– Н-да, – сказал Набис.

– Странно, что отсюда совсем не видно моей вышки, – сказал Блинчук. – И экскаваторы эти не мои. Что-то нам сплошное кино здесь показывают. Лето, опять же. Ну, я разберусь. С раскатами, мать или перемать.

Вернулся безмолвный Шульцев, взобрался на кузов, сел. Блинчук стукнул кулаком по затылку кабины. Машина тронулась и, выехав со Стояка, сразу свернула направо.

Архив Шугпшуйца (Книга Беды)

Файл «Фенимор-1»

Отрывок

Собственная расшифровка

(Орфографические ошибки расшифровки исправлены – С.Ж.)

(…) Мы встречаемся в Беженске в сквере перед факторией мадам Лебедевой в полдень первого мая две тысячи первого года. Разумеется, мы были знакомы и до того, жить в Ахтубинском Предзонье и не знать Свержина-Фенимора невозможно, если знать не его лично, так хотя бы знать о нём. Знакомство наше отнюдь не шапочное, но на интервью он согласился впервые, на обычных, правда, условиях. Трекер рейтинга «кинг конг», автор и соавтор самых знаменитых официальных треков, победитель динозавров, соавтор открытия Леса-Шатуна. Год назад он прошёл из Зоны в Казахстан, провесив единственный известный на сегодняшний день проход через Горячий (он же Казаший) Угол. Сколько он знает треков неофициальных, не знает, разумеется, никто, кроме него. Хорошая фраза.

Он одет по гражданке, в настоящие джинсы, хорошую кожанку, в руке банка настоящего пива. Он не вооружён. Мы здороваемся, обсуждаем последние новости о экипаже Антипова, у которого горючего осталось на сегодняшний день чуть больше полубака, и они там с Валовым начинают беспокоиться и что-то подозревать. О Земных делах мы не разговариваем, хотя из-за пазухи распахнутой куртки Фенимора торчит свёрнутый в трубку номер, по-моему, «комсомолки».

– Ладно, не хватало ещё о погоде начать. – говорит он. – Итак, гиена пера, шакал копировальной техники. Включай свой диктофон и спрашивай. Вдруг погода испортится. Видишь, какие тучки?

– Ты в Зоне с девяностого года, правильно?

– Так точно. С тридцатого мая. Старше меня тут мало кто.

– А срочную, на самом деле, ты служил на Полигоне.

– Было и это.

– Расскажи мне про «мамины трещины».

– А что это такое, Шугпшуйц?

– Как вы все меня… Ладно. Значит, расскажи мне о капитане Житкуре.

– С какой стати? Я его не знаю. Откуда мне его знать? Это же легенда.

– Вадим, я тебя умоляю, на самом деле. Согласился поговорить, так не трави. Этого не знаю, этого не понимаю… Вся «Десятка» знала капитана Житкура. Ходил с ППШ по городу, ездил на «виллисе».