Эта свирепая Ева - [16]

И еще характерная черта, которой я не встречал до сих пор у других людей - у него планетарное ощущение Земли. Как у Брюсова:

Я сын Земли,

Дитя планеты малой...

В беседах со мной он не раз говорил, что очень любит Землю в целом, все ее стихии. Для него планета нашане абстрактное понятие или поэтический образ, у него конкретное понятие о ней, выработанное долгими и далекими путешествиями.

Он любит природу не только за ее величественность и красоту, природа дорога и близка ему не только своей эстетической стороной. Он любит все живое за одно то, что это жизнь, ненавидит мертвое и враждебное человеку.

Вместе с тем Евгению Максимовичу присуще ощущение Космоса. Это очень явственно отразилось в его научно-фантастических произведениях: романе "Звезда и атом" - о вторжении ученых в мегамир, то есть в объекты протяженностью более пяти миллионов световых лет и в повести "Партизаны Космоса" - о контактах с инопланетными цивилизациями. Короче говоря, он, по Марку Аврелию*, "наблюдает движение светил, как принимающий участие в нем".

- Конечно, Андрей Сергеевич, освоение Космоса - это чертовски здорово, грандиозный замах, - говорил он мне, - но нельзя забывать, что на Земле, нашей Земле, много еще непознанного, прежде всего - Мировой Океан.

Кудояров неустанно призывал к познанию гидрокосмоса, к необходимости бережного отношения к Океану. В повести-предупреждении "Слепой гладиатор" он нарисовал картины смерти Океана в результате небрежного, преступного обращения империалистов с голубой житницей человечества; там были поистине страшные зарисовки невиданного бедствия планеты, написанные с уэллсовской образностью и убедительностью, напоминающие офорты Гойи.

В большом научном коллективе "Академика" Кудояров был демократичен, прост, внимателен к людям, вне зависимости от рангов и заслуг, очень общителен. Он умел скрашивать досуги людей неистощимой своей выдумкой. Вот, скажем, в вечерние часы он появляется в кают-компании, приветствуемый благожелательным гулом голосов, извлекает из кармана моток мягкой проволоки, плоскогубцы и сразу же около него образуется тесный кружок любопытствующих. Сильные пальцы Кудоярова начинают вертеть из проволоки мудреные головоломки, каждый раз новые. Объявляется премия за отгадку.

- Вот это, - с лукавой усмешкой говорит Кудояров, - два конца, два кольца и спиралька - очень ядовитая штучка, товарищи... Не всякому по зубам.

Постепенно в игру втягивается все больше и больше участников. Забавно видеть, как какой-нибудь высокоученый муж, облысевший над тайнами высшей математики, кряхтит, безуспешно пытаясь освободить спираль из плена колец - штучка, действительно, оказывается очень "ядовитой".

- Евгений Максимович, это невозможно, - взывает наконец вспотевший муж.

- Как невозможно? - отзывается Кудояров. Он берет головоломку из рук неудачника и.. - раз-два-три, демонстрирует решение, обычно - очень простое. - А ларчик просто открывался, - резюмирует он под общий смех.

Нужно слышать, с каким уважением, даже с нежностью, говорит о Кудоярове капитан Лех Казимирович Ковальский, "лицо номер два" по своему положению на "Академике".

- Вот вы вспоминаете о людях Возрождения, - говорит он, покачивая ногой в белой парусиновой туфле, - да Винчи, Рабле, Дюрер, Шекспир и другие, как вы изволите выражаться, "доблестные собеседники на пиршестве человеческого ума". Но я бы не стал забираться так далеко, во Францию да Италию. Сравнение напрашивается ближе. Знаете, с кем я бы сравнил Евгения Максимовича? С Ломоносовым. Тоже ведь "рыбацкую академию" прошел, такой же обширный ум. Поверьте мне, этот человечище создан для битвы, и нет опасности, которая остановила бы его на пути к познанию.

Сам капитан Лех - не менее яркая и самобытная фигура, рядом с Кудояровым. Всегда в отутюженном белом кителе с капитанскими шевронами на погонах, гладковыбритый, коренастый, он пристально смотрит на меня своими зеленоватыми кошачьими глазами. Я поражаюсь подвижности, с какой этот глубокий старик взбегает по трапам, и задаюсь вопросом: да сколько же ему лет? Пробовал я спрашивать Кудоярова, но тот ответил только, что это компетенция отдела кадров и что его самого, Кудоярова, на свете еще не было, когда капитан Лех уже ходил на больших океанских парусниках штурманом.

Знания капитана Леха во всем, что касалось моря, поражали своей обширностью. В сочетании с прекрасно сохранившейся феноменальной памятью это снискало ему прозвище "БМЭ", то есть "Большая Морская Энциклопедия".

Я сам плавал - и немало, не пассажиром, конечно, и кое-что знаю о море, но он сообщил мне столько нового, чрезвычайно интересного, так обогатил мои познания о гидрокосмосе, что я должен быть ему благодарен до конца дней своих.

Беседы с ним были необычайно занимательны и поучительны и могли бы послужить материалом для отдельной книги. Начав путь с юнги и закончив его капитаном флагмана советского научного флота, этот "Моряк летучей рыбы" и последний из могикан парусного флота хранил в своей памяти воспоминания о временах суровых и жестоких дальних плаваний, о старинных морских нравах и обычаях, и, конечно, по словам Чосера, "старинных былей, благородных сказок, былых преданий драгоценный клад". Лех Казимирович был большим знатоком морского фольклора, в особенности английского, так как в молодости много ходил на английских судах. Он помнил массу так называемых "песен полубака", немецкие, норвежские, шведские, голландские корабельные поверья о морских призраках, корабельных домовых - гобелинах, о злых духах моря, среди которых особенно популярен был Дейви Джонс, морской черт.