Эта сильная слабая женщина - [5]

— Да, в бабушки вам вроде еще рановато.

— Сегодня мы говорим друг другу комплименты, — сказала она. — А если честно, Игорь Борисович… Начнем деловой разговор?

— Увы, — вздохнул он. — Я понимаю, конечно, здесь не место и не время, но, может быть, лучше сейчас и здесь, чем официально в моем кабинете. Вы много занимались высокопрочными сталями мартенситного класса… Я хотел бы просить вас заняться трубными. Работы много, работа долгая, но, понимаете, голубушка…

Он говорил, чуть заметно морщась, будто ему неприятно было говорить, но вот — приходится делать это по какой-то унылой обязанности. Да, там, наверху, в о з н и к  в о п р о с  («Вы понимаете, конечно?»). Пока он может сказать только одно: работа крайне нужная. Необходима сталь с повышенной ударной вязкостью.

— За счет чего? — спросила Любовь Ивановна. — Обычно такие стали легируют ниобием и вольфрамом.

— Вот-вот, обычно! — усмехнулся Туфлин. — Мы покупаем такие трубы на Западе, платим за них нефтью и газом, а приварка-то никакого. Легированные стали влетают в копеечку, значит, надо поискать на рядовых марках, за счет повышения механических свойств.

— Методом «тыка»?

— Что? — не сразу понял Туфлин. — А, нет. Надо поглядеть, что уже есть. Познакомиться с производственными требованиями и возможностями (это значило — ехать в командировку, но Любовь Ивановна еще не знала — куда). Так как, голубушка?

Она ответила не сразу. Все было странно. Странно, что разговор о новой работе зашел действительно в таком неподходящем месте — в ресторане, на банкете, словно нельзя было подождать до понедельника. Странно, что Туфлин предлагает эту работу ей, старшему инженеру, хотя, наверно, кто-то вполне мог бы сделать на ней кандидатскую. Странно, что не говорит об этой работе подробней — почему вдруг  т а м  «возник вопрос»?

— Ну, что ж, — сказала она. — Вам видней, чем должна заниматься старший инженер Якушева. А танцевать со мной вы уже не хотите?

Туфлин спохватился: ну, конечно же, идемте! Она мягко освободила руку. Устала, да и Галя Долгова сидит дома одна, мало ли что. Давайте уж подождем до следующего банкета…

Она шла и думала: все, все странно! Ясно только одно — Туфлин сам не верит, нужна ли эта работа вообще. У нас хорошими темами не разбрасываются, и, если бы тема казалась ему перспективной, он отдал бы ее не мне, а кому-нибудь из своих аспирантов или «эмэнэсов» — младших научных сотрудников.

У нее был ключ от квартиры Долговых, и Любовь Ивановна тихо открыла дверь. Галя спала. Очевидно, она долго читала, да так и уснула, уронив книгу. Любовь Ивановна подняла книжку и осторожно, стараясь не шуметь, вышла. Она услышит, когда вернется Долгов. Этот дом построен так, что в нем слышно все.

Сколько лет прошло с тех пор, как она здесь, в этом доме, в этой квартире, а возвращаясь вечерами домой, всякий раз снова и снова испытывала острое, не утихающее с годами чувство одиночества, к которому невозможно было привыкнуть. Оно стало еще острее, когда Володька ушел служить в армию. Ангелина советовала: «Возьми себе собачонку, хоть самую замухрышную. По себе знаю, как это успокаивает». У нее был уже другой пес, маленький, глупый и ласковый.

Любовь Ивановна скинула тесные туфли, сунула ноги в тапочки и сразу стала маленькой. Муж говорил о ней: «Метр с шапкой». Сыновья удались в отца — оба рослые, — и, когда она шла с ними, ей казалось, что встречные смотрят на нее с уважением: дескать, такая худенькая и маленькая, а вот поди ж ты, каких парней нарожала! Володька — тот вообще вымахал что вверх, что вширь: в школе у него была кличка — Сундук.

…Переодеться, пойти в ванную, поглядеть на себя в зеркало, на смуглое лицо, на свои коротко стриженные седые волосы (Ангелина ругается: «Дура, тебе краситься надо, ты ж еще хоть куда, а совсем себя забросила».), на усталые темные глаза, которые сейчас кажутся особенно большими из-за «теней»… Хоть куда! — усмехнулась она.

…Вымыться, смыть «тени», и тогда лицо становится совсем простым, даже простецким. У нее нерусское лицо. Покойный муж любил повторять одну и ту же шутку: «Наверняка твою прабабку какой-нибудь калмык или башкир догнал». У ребят тоже диковатые темные глаза, они похожи на мать, а говорят, если сыновья похожи на мать, значит, будут счастливыми.

…Поставить чайник. Так было всегда, еще при муже. Откуда бы они ни возвращались, даже из гостей, обязательно ставился чайник. Она ждала, когда закипит вода, и чувствовала, как снова подступает, подкрадывается оно, знакомое, томительное и беспощадное одиночество.

Она уже умела убегать от него. После работы шла в Дом ученых — на концерт, на лекцию, или просто в кино, или в соседний дом к Ангелине, или закатывала стирку допоздна, — тогда ощущение одиночества отступало. А ведь проще простого было поддаться ему. Любовь Ивановна думала, что ее спас какой-то инстинкт самосохранения. Однажды библиотекарша, совсем девчонка, спросила ее, отчаянно краснея: «Любовь Ивановна, у вас кто-нибудь есть? Ну, в смысле мужчины?» — «Нет, — ответила она. — А почему это тебя интересует?» — «Мы тут поспорили, есть или нет. Вы всегда такая спокойная, нарядная…» Смешная девчонка! Но не станешь же рассказывать ей, что стоит увидеть на улице офицера, идущего под руку с женщиной, — выть хочется. Слава богу, через два месяца вернется Володька…