Эта русская - [9]

Прошагав через обставленный в строгом вкусе вестибюль своего превосходного дома возле Болтоне, Криспин лично отворил входную дверь, как делал почти всегда, когда ожидал друзей. У ожидаемого Ричарда на носу красовались незнакомые, несколько странного вида очки в тонкой оправе. Криспин отметил, что они придают Ричарду задиристое выражение.

– Ты что, на машине?

– Зная, что собираюсь с тобой ужинать, я, как всякий разумный человек, приехал на такси.

– Значит, эта примочка на носу – чтобы разобрать, о чем пишут в последнем выпуске «Вестника всемирной славистики»?

– Именно так, – в тон ему ответил Ричард, срывая и пряча обновку.

– Как дома?

– Более или менее как всегда.

– Ясно.

– Что следует понимать как: «Бедолага ты, бедолага».

– Ну…

Ричард резко уклонился в сторону, не потому что обиделся, а потому что собирался посетить уборную на первом этаже. Криспин встал у полуоткрытой двери.

– Боюсь, на нас свалилась Сэнди, Фреддина сестра.

– Ты же меня предупредил по телефону. И чего в этом ужасного? Мы с ней уже встречались, кажется, раза два.

– Насколько я понимаю, некоторые мужчины считают ее очень ничего. Я бы даже сказал, довольно многие мужчины.

– В этом уж точно нет ничего ужасного.

– А она как раз только что говорила, что, по ее мнению, ты очень ничего. Что на вид ты, э-э… даже очень ничего.

– Чем дальше, тем лучше. Ты, кажется, упоминал, что она разведена, я правильно помню? Ну да, конечно, у нее был муж, который одевался как аферистка.

– Нет, дружище, боюсь, ты ее с кем-то путаешь. Сэндин муж одевался как камеристка. А именно как ее личная камеристка. – Криспин заметил, что Ричард, пописав, сполоснул в раковине руки. – Не могу понять, почему ты так делаешь. Впрочем, не только ты. А я при случае всегда говорю: лично у меня там так чистенько, что по-хорошему стоило бы мыть руки до, а не после. Это старая…

– Криспин, мы что, весь вечер будем тут стоять и трепаться? Если хочешь занять у меня денег, то Бога ради, так сразу и скажи. Я без лишних слов ссужу тебе любую сумму, до пяти фунтов включительно.

На это Криспин ответил осторожным смешком, предлагая тем самым Ричарду продолжать в том же шутливом духе, однако стараясь не смутить его намеком на то, что вообще-то шутить он мог бы и почаще. Потом он добавил:

– Сэнди вроде бы собиралась затащить нас после ужина на какую-то пьянку. Нам с Фредди, честно говоря, не очень хочется.

– На какую еще пьянку?

– Понятия не имею. Где-то поблизости.

– Но вам с Фредди не очень хочется. Понятно.

– Не знаю, хочется ли тебе, но полагаю, что Сэнди будет рада твоему обществу. Особенно при сложившихся обстоятельствах. Ну, разумеется, если у тебя назначено свидание с какой-нибудь Анной Карениной, мы не обидимся.

Последняя фраза прозвучала немного натянуто. Криспина задело, что Ричард так вяло реагирует на его бескорыстное подначивание. Вернее, практически бескорыстное. Если бы – хотя это и маловероятно – у Сэнди с Ричардом завязалась интрижка, Сэнди наконец-то оказалась бы под присмотром и, возможно, пореже заглядывала бы к младшей сестре. Сэнди вертела сестрой как ей вздумается, отчего Фредди вздрючивалась, чаще прикладывалась к бутылке и вообще выходила из подчинения.

Учитывая эти сложные подводные течения, плюс еще постоянные попытки Фредди перевести разговор на Корделию и перемыть ей косточки, Криспину пришлось во все глаза следить за порядком, особенно когда они добрались до ресторана. Заведение было из тех, названия которых красуются во всех ресторанных справочниках, увенчанные коронами, звездочками, крошечными вилками-ложками, поварскими колпаками, головками сыра и кофейниками. Зала была небольшая, обставленная деревянными столами и стульями, которые выглядели так, будто их позаимствовали из закрывшейся школы для бедняков. В одном углу громоздился утративший дверцы шкаф, начиненный обрушившейся пирамидой пивных жестянок, а несколько внушительных осколков оконного стекла, аккуратно прислоненных к стене для дальнейшего использования, подчеркивали атмосферу учебного заведения. В зале находились член парламента от лейбористской партии, которого часто показывали по телевизору, и несколько прогрессивных журналистов.

– Прошу прощения, – извинился перед всеми Криспин, – я мог бы и разобраться, что это за заведение, когда прочел в «Спектейторе», что некто по имени Марк, сколько я понимаю, шеф-повар, строит свою гастрономическую философию на поэзии Дилана Томаса, а в ней, как мы все помним, большинство существительных и прилагательных встречаются друг с другом впервые в жизни. Что ты говоришь, моя душа?

– Видишь ли, в чем дело, – Фредди уже довольно давно жевала один и тот же кусок, время от времени приостанавливаясь в задумчивости, – я никак не могу понять, что это такое. Если бы поняла, мне бы, может, даже и понравилось.

– Никто не предлагает, чтобы тебе это нравилось. Идея не в этом. Ты должна получать свежие гастрономические впечатления.

– Этот деятель, – как его там, Марк? – так вот, Марк считает, что вкусовые рецепторы надо не ублажать, а раздражать, – вставил Ричард.

Он ощутил, что фраза прозвучала несколько заискивающе, однако ему очень хотелось поучаствовать в беседе, чтобы не лишиться внимания Сэнди, – она вот уже минуты две молча смотрела на него с выражением, которое можно было принять за ободряющее. Ричард был готов и дальше распространяться о Марке и его свойствах, о воображении, творческом подходе и тому подобном, однако надеялся, что не придется.