Эта прекрасная тайна - [129]

– И что же? – спросил Гамаш.

– Эта точка – музыкальный Розеттский камень, – ответил брат Себастьян и опять обратился к Люку: – Ты назвал ее ключом – очень точное определение. Все другие григорианские песнопения близки к этим. Представьте, что вы дошли до дверей Сен-Жильбера, но внутрь вас не впустили. Бродить вокруг – вот лучшее, что вы можете сделать. Поблизости. Но не внутри. А ключ, или точка, – он кивнул, показывая на раскрытую страницу, – отпирает дверь, за которой вы оказываетесь внутри песнопения. Внутри разума и голосов первых монахов. Имея это, мы знаем, как звучали первоначальные песнопения. Как по-настоящему звучит голос Господа.

– Как? – спросил Гамаш, стараясь скрыть раздражение в голосе.

– Скажи ему, – обратился брат Себастьян к молодому гильбертинцу. – Книга ведь твоя.

Брат Люк зарделся от гордости и посмотрел на доминиканца почти с восторгом. Не только за то, что его привлекли к разговору, но и за то, что обращаются с ним как с равным.

– Это не точка, – объяснил брат Люк Гамашу. – Если вы нашли карту, на которой показано место, где спрятано сокровище, но нет координат, то такая карта будет бесполезна. Точка – наши координаты. Она говорит нам, какой должна быть первая нота.

Гамаш посмотрел на раскрытую книгу в руках брата Себастьяна.

– Я думал, о ноте говорят сами невмы, – пробормотал он, показывая на первую закорючку над первым выцветшим словом.

– Нет, – сказал Люк. Он излучал терпение. Прирожденный учитель, преподающий знакомый ему во всех деталях и любимый предмет. – Нет, они говорят нам только о том, что нужно повысить голос. Но откуда? Точка стоит в середине буквы. Голос должен начаться со среднего регистра и идти вверх.

– Не очень-то точно, – заметил Гамаш.

– Музыка – искусство, а не наука, – возразил брат Себастьян. – Здесь необходимый нам максимум приближения к оригиналу, и мы можем начать.

– Если точка так важна, то почему ее нет во всех книгах песнопений? – спросил старший инспектор.

– Хороший вопрос, – признал брат Себастьян. – Мы думаем, – он взвесил книгу в руках, – что ее написали монахи-музыканты, но потом с нее были сделаны копии. Писцами. Грамотеями, не понимавшими важности точки. Вероятно, они решили, что это марашка, ошибка.

Столетия поисков, почти священная война, поколения монахов, всю жизнь искавших книгу. А все из-за отсутствующей точки и писцов, принявших ее за марашку.

– На пергаменте, обнаруженном на теле приора, точка есть, – сказал Гамаш.

Брат Себастьян с интересом посмотрел на Гамаша:

– Вы заметили?

– Я заметил только потому, что вы закрыли ее пальцем, словно пытались спрятать.

– Я и пытался, – признал монах. – Боялся, что кто-то еще поймет ее смысл. Тот, кто написал эту музыкальную зарисовку, знал о первой книге песнопений. И он написал еще одно песнопение в том же стиле. Включая и точку.

– Но круг людей, которые знают о точке, довольно широк, – сказал Гамаш. – Все гильбертинцы знают о книге. Они копируют оттуда песнопения. Им наверняка известно про точку и про то, что она означает.

– Но знают ли они, какой ценной делает точка эту книгу? – спросил доминиканец. – Да что говорить, у нее нет цены. Она бесценна.

Люк отрицательно покачал головой:

– Вероятно, знал только брат Матье, но ему было все равно. Единственной ценностью для него была музыка, и ничто другое.

– Вы тоже знали, – заметил Гамаш.

– О точке знал, да. Но не о том, что книга бесценна, – сказал брат Люк.

Гамаш спросил себя, не появился ли у него наконец мотив. Может быть, кто-то из монахов понял, что эта затрепанная книга стоит целое состояние? Что сокровище в этих стенах вовсе не спрятано, а хранится открыто в виде песнопений?

А если приора убили потому, что он стоял между этим монахом и обогащением?

Гамаш снова обратился к доминиканцу:

– И поэтому вы здесь? Не из-за потерявшихся братьев, а из-за потерявшейся книги? Их выдала не картинка на обложке компакт-диска, а сама музыка.

Истина стала ясна. Доминиканец приехал сюда за невмами. Сотни лет церковь искала точку отсчета. Принадлежащая гильбертинцам запись григорианских песнопений нечаянно дала ее.

Брат Себастьян обдумал ответ и наконец кивнул:

– Когда святой отец услышал запись, он сразу же понял, что эти песнопения такие же, какие поются в монастырях по всей земле. Вот только в дополнение ко всему они еще и божественны.

– Священны, – согласился брат Люк.

Оба монаха напряженно смотрели на Гамаша. Было что-то пугающее в фанатической приверженности такого уровня. Приверженности к единственной точке.

В начале.

Прекрасная тайна. Наконец разгаданная.

Глава тридцать третья

После завтрака Гамаш подошел к настоятелю. Он хотел поговорить не о книге песнопений и о ее цене – эту тему он решил пока не затрагивать, – а кое о чем другом, имеющем неизмеримую ценность для самого старшего инспектора.

– Вы связались с лодочником?

Настоятель кивнул:

– После нескольких попыток брат Симон смог соединиться. Лодочник ждет, когда туман рассеется, но он настроен оптимистически и рассчитывает быть здесь к полудню. Не беспокойтесь, – сказал отец Филипп, снова правильно истолковав крохотные морщинки на лице Гамаша. – Он не подведет.