Эта черная, черная смерть - [6]

Чтобы читать по-китайски газетный текст, надо знать около семи с половиной тысяч иероглифов. Выпускник университета будет собой доволен, если за время обучения овладевает тремя тысячами. Люси Куок Линь Фон закончила гонконгский университет и очень гордилась тем, что знает более четырех тысяч иероглифов. Но шесть значков, изображенные на салфетке, она прочесть не могла.

– Что это значит? – спросила она.

– На каком диалекте? – ответил он вопросом на вопрос, все с тем же йоркширским акцентом.

Она улыбнулась.

– На кантонском.

На безупречном кантонском диалекте он сказал ей:

– «Не каждый иностранец – круглый дурак».

Улыбка ее стала более приветливой, и она на том же диалекте спросила:

– Это сказал Конфуций?

– Нет. Это сказал Колин Чапмэн. – Он без всякого усилия переключился на столь же безупречное шанхайское наречие. – Или вам хотелось бы беседовать на языке вашей матери?

Она рассмеялась.

– Очень недурно, старший инспектор, но вы, уверена, согласитесь со мной, что можно оставаться дураком, умея говорить на разных языках. Попугай всегда остается лишь попугаем.

Впервые за все время их общения Чапмэн улыбнулся. Он выпил пива и сказал по-английски:

– Это вы очень точно сказали, мисс Куок. Я понимаю, почему вы считаете, что иностранцу не понять «Триаду», но у меня в этом деле более чем десятилетний опыт, и, говоря без лишней скромности, я причислил бы себя к трем ведущим экспертам мира в этом вопросе.

– А кто остальные двое?

– Мой помощник, инспектор Лау, который замучил вас своими беседами, и профессор Чень Лэм То из университета Тайпея.

Люси смотрела на салфетку. Длинным красным ногтем она провела на ней полосу.

– Сколько вы знаете иероглифов? – спокойно спросила она.

– Около восьмидесяти тысяч, – ответил старший инспектор. – Но, естественно, учиться никогда не поздно.

Она снова улыбнулась.

– Могу я попросить вашу ручку?

Он ее передал. Люси что-то написала в нижней части салфетки и протянула ему через стол. Чапмэн взглянул на бумагу: «Ета девуска осень залеет о плоиседсем. Она будет с вами говолить».

Он усмехнулся и заметил:

– Может быть, мы могли бы сделать это в более подходящей обстановке, скажем, в моем кабинете, сегодня днем? Мне понадобится по меньшей мере два часа вашего времени.

– Считайте, старший инспектор, что вы уже им располагаете.

Глава 5

Доберман встретил его как старого друга, несмотря на то что несколько лет назад Кризи предательски всадил в него шприц со снотворным. Собака помахала ему обрубком хвоста и лизнула в ладонь.

Сенатор Грэйнджер крепко пожал руки Кризи и Майклу, тепло расцеловал в обе щеки Джульетту и сказал ей:

– Добро пожаловать. Надеюсь, здесь тебе будет хорошо.

Девушка посмотрела на роскошный холл дома, перевела взгляд на полненькую мексиканскую служанку, ждавшую, когда можно будет взять ее чемодан.

– Я уверена, что буду здесь счастлива, – сказала девушка. – Мне очень приятно, что вы пригласили меня к себе.

* * *

Через пять минут все уже сидели у бассейна, держа в руках высокие стаканы с холодными напитками. Сенатор взглянул на часы.

– Ваш полет немного задержался, – сказал он, – но Глория скоро будет. А пока ее нет, я прямо сейчас введу вас в курс дела. – Он глотнул из стакана, рассеянно потрепал добермана по короткой шерсти, мысленно переносясь на годы в прошлое. – Глория Мэннерз родилась в небогатой семье белых фермеров с Юга, у которых, как часто бывает, земли с гулькин нос, зато семья – мал мала меньше. Здесь, в Денвере, она нашла работу официантки в хорошем ресторане. Там она и встретилась с Гарри, завсегдатаем этого заведения. Он, наоборот, принадлежал к весьма состоятельному семейству Колорадо. Родственники его были против женитьбы на Глории, считали ее социальное положение и происхождение слишком низкими. Но он продолжал с ней встречаться, и тогда отец выгнал его из дому без единого цента в кармане. Вот так, начав с нуля, он сколотил огромное состояние на спекуляции недвижимостью и нефтеносными участками.

– Он, похоже, был серьезным малым, – вставил слово Кризи.

Грэйнджер кивнул.

– Да, он был чертовски крепким орешком. Мы иногда сильно с ним ругались из-за некоторых сделок с недвижимостью. Его провести не удавалось никому, но сам он был безукоризненно честен. Гарри погиб в автомобильной катастрофе около трех лет назад. После той же аварии Глория стала инвалидом – нижняя часть ее тела парализована и до конца она будет прикована к инвалидному креслу.

– К какому типу женщин ты мог бы ее отнести? – спросил Кризи.

Сенатор снова пригубил напиток и ответил:

– Признаться, я никогда с ней не ладил. Честно говоря, я всегда считал ее дамой легкого поведения, которой удалось выбиться в люди. После того как она потеряла мужа и ее разбил паралич, общаться с ней стало еще труднее. Характер у нее очень сложный, но она любила Гарри… и он ее любил… поэтому и я, и другие наши общие друзья смирились с этим. Сначала, я думаю, ради Гарри, а теперь – в память о нем.

– Сколько ей лет? – спросил Кризи.

– Шестьдесят с небольшим, но выглядит она гораздо старше.

– А с деньгами у нее как?

Сенатор на минуту задумался.

– По меньшей мере сто миллионов долларов. Она занималась делами вместе с Гарри, и хватка у нее железная. У них был единственный ребенок – Кэрол, чудесная молодая женщина. Она совсем не была похожа на мать, хотя, как ни странно, они прекрасно ладили. Ее похоронили в Денвере. Я был на похоронах. Лицо Глории ничего не выражало. Она просто сидела в своем кресле, словно вырезанная из камня, но внутри, я думаю, разрывалась от боли. Она во что бы то ни стало хочет найти тех, кто убил ее дочь.