Эта черная, черная смерть - [56]

Джульетта умолкла. Люси Куок взглянула через двор на человека у жаровни.

Она спокойно сказала:

– Сколько трагедий и смертей пришлось ему пережить!

Люси обернулась и взглянула на Джульетту – лицо ее было печально.

– Да. И это еще не все.

– Почему ты так думаешь?

– Через несколько дней он улетает в Гонконг… Там снова будут убитые.

– Это он тебе сказал?

– Нет. Но я хорошо его знаю. Он не успокоится, пока не расправится с людьми, которые довели Майкла до самоубийства.

* * *

Через час зазвонил телефон. Трапеза во дворе за столами была в самом разгаре. Кризи посмотрел на Джульетту, она встала и пошла на кухню. Через минуту донесся ее голос:

– Кризи, это Джим Грэйнджер звонит из Денвера.

Кризи вытер губы бумажной салфеткой и пошел на кухню. Вернулся он спустя минут пятнадцать. Сел на свое место и сказал Макси:

– Глория Мэннерз в Денвер не вернулась.

– А куда она делась?

– В том-то и дело, что она никуда не девалась. Ее «Гольфстрим» даже не взлетал. Сейчас она в номере гостиницы «Мджарр Бэй» здесь, на Гоцо.

– Как же так? – спросила Люси Куок.

– Понятия не имею. Но она хочет со мной поговорить.

– Ты думаешь с ней встретиться? – спросил Макси.

Кризи кивнул.

– Да, завтра утром я к ней схожу.

– О чем тебе еще с ней разговаривать? – спросила Джульетта. – Я хочу сказать, после того, что случилось там, в Зимбабве.

Кризи взял нож и вилку и сказал:

– Я ее навещу, потому что Джим Грэйнджер просил меня об этом, как о личном одолжении. Ты, Джульетта, прекрасно знаешь, чем я ему обязан, и кроме того, это он будет за тобой присматривать в Штатах.

– Да, но…

– И никаких «но».

Глава 34

Кризи вошел в вестибюль гостиницы сразу же после десяти утра. Настроение у него было паршивое. Поминки затянулись до самого утра, теперь раскалывалась голова.

Когда он подошел к стойке регистрации, приземистый, хорошо одетый человек с темными усами отошел от группы людей, сидевших за угловым столом. Он прошел через холл, подошел к Кризи и слегка хлопнул его по плечу. Кризи был с ним знаком уже много лет. Это был управляющий гостиницы, а прикосновение к его плечу – жест сочувствия.

– Здесь у тебя должна была остановиться некая миссис Мэннерз, – сказал Кризи.

– Да, она в сто пятом.

– Когда она въехала?

– Вчера утром.

– Проблем с ней не было?

– Наоборот. Ест только у себя в номере вместе с сиделкой, сотрудники говорят, что дает хорошие чаевые и со всеми без исключения любезна.

– Сейчас она у себя?

Управляющий взглянул на девушку, сидевшую за стойкой регистрации, и спросил:

– В сто пятом есть кто-нибудь?

– Да, сэр, есть. Постояльцы после вселения оттуда не выходили.

Кризи сказал управляющему:

– Я буду в сто пятом минут двадцать. Помнишь, чем ты мне советовал опохмеляться много лет назад?

Под черными усами управляющего блеснула белозубая улыбка.

– Что за вопрос… Тебе в номер прислать?

– Век буду твоим должником.

* * *

Кризи прошел по коридору почти до конца и постучал в дверь сто пятого номера. Ему открыла Раби, как будто только его и ждала.

– Привет, Раби.

– Здравствуйте, Кризи. Проходите. Хотите кофе? Или, может, чего покрепче?

– Нет, спасибо. «Чего покрепче» мне сейчас принесут.

Он прошел в комнату и сквозь большое французское окно увидел, что миссис Мэннерз сидит в своей инвалидной каталке на просторном балконе. Он взял стул, вынес его на балкон и устроился напротив нее. Гостиница возвышалась над заливом. Как и из его дома, отсюда открывался великолепный вид.

Высунувшись в балконную дверь, Раби спросила:

– Вы чего-нибудь хотите, миссис Мэннерз?

Глория покачала головой.

– Спасибо, Раби, мне ничего не надо… но, может быть, Кризи чего-нибудь хочет?

– Себе я уже заказал, – сказал Кризи.

Раби исчезла в комнате.

Кризи был удивлен. Когда Глория Мэннерз говорила с Раби, он заметил в ее голосе перемену. Казалось, жизнь уже покинула престарелую даму – в ней не было никаких эмоций. Он взглянул ей в лицо: оно словно состарилось на годы, морщины стали глубже, глаза еще больше ввалились.

– Я думал, что вы уже в Денвере, – сказал он.

– Я не хотела улететь, не поговорив с вами. Но и беспокоить вас до похорон Майкла тоже не хотела. Прошу меня извинить за то, что я нажала на Джима Грэйнджера.

Кризи спросил:

– Зачем вы здесь остались?

– Во-первых, хотела выразить вам свое глубокое сожаление по поводу того, что я стала причиной гибели Майкла. Это я его наняла и, кроме того, стала для него дурным примером.

Прежде чем ответить, Кризи глубоко вздохнул и посмотрел Глории прямо в глаза.

– Не вы стали причиной смерти Майкла. Мне надо было бы это вам сказать, еще когда мы летели сюда, но вы всю дорогу спали. Через несколько дней я собирался вам написать. Мне бы не хотелось, чтобы вы убивались чувством вины. Смерть Майкла имеет две причины – это я сам и человек из Гонконга.

– Но я прочла его записку!

– Эта записка была всего лишь извинением.

– Извинением?

– Да, и ничем больше. Это Майкл так просил прощения за свою слабость. Миссис Мэннерз, я взял Майкла из детского приюта, который находится всего в километре отсюда, когда ему было семнадцать лет. Я воспитал и обучил его по своему образу и подобию, сделал из него человека для особых жизненных ситуаций. Он был сильный и умелый, и я очень его любил. Не меньше, чем любил бы родного сына. Но я смог научить его жить только так, как умею сам, и это был единственный образ жизни, который он признавал. После этой травмы Майкл понял, что так жить не сможет. Конечно, он бы и в таком состоянии мог прожить полную жизнь. Здесь на острове есть человек, который был точно так же парализован после автомобильной катастрофы. Когда это случилось, ему было еще совсем немного лет. И он смог начать новую жизнь. В прошлом году он участвовал в Олимпийских играх для инвалидов и завоевал бронзовую медаль. Этого человека Майкл хорошо знал и восхищался им. Но он не видел себя в роли этого человека. Он вообще не мог себя представить в какой бы то ни было иной роли. Тогда, когда я был у него в больнице в Булавайо, он попросил меня его убить. Я просил его подождать ровно три месяца. Если бы он не отступился и чувствовал то же самое по прошествии этого времени, я бы выполнил его просьбу. Но вся беда в том, что он мне не поверил.