Естественные эксперименты в истории - [73]

.

Мы рассмотрели два возможных объяснения полученных результатов: экономическое неравенство и политическая активность. Первый показатель в наши дни не очень разнится по двум типам регионов, главным образом потому, что области, ранее находившиеся под контролем заминдаров, приложили значительные усилия для принятия земельных реформ, призванных смягчить экономическое неравенство. Уровень политической активности и грамотности в регионах заминдари более низкий, и это коррелирует с более низким уровнем развития инфраструктуры. Тем не менее эти переменные не могут полностью объяснить разницу в уровне обеспеченности общественными благами между регионами заминдари и прочими.

Этот вывод важен, поскольку он говорит нам, что любое объяснение долгосрочного влияния прошлого должно выходить за рамки этих двух очевидных факторов. В своем эмпирическом анализе нам не удалось охватить ряд других политических каналов. Например, возможно, что более грамотное и политически сознательное население областей не-заминдари избирает политиков более высокого качества. Более искушенный электорат может также стать причиной того, что в выборах участвует меньшее количество кандидатов, поскольку у слабых кандидатов слишком мало шансов на победу. Более активные представители затем обеспечивают большее распространение общественных благ в этих регионах.

Другое возможное объяснение заключается в том, что у избирателей, привыкших к ситуации, когда контроль постоянно остается в руках элиты, вырабатывается циничное отношение к политической системе в целом. Третья возможность заключается в том, что это отставание в развитии инфраструктуры является естественным следствием политических приоритетов в «феодальных» областях, которые были изначально активно ориентированы на устранение пережитков прошлого, например отмену старых институтов землепользования и обеспечение равного доступа к земле (некоторые доказательства этого мы излагаем в примечании 22). Такие приоритеты могли привести к дефициту ресурсов и политического капитала, необходимых для того, чтобы направить развитие по другой траектории. Также возможно, что длительный контроль элиты создал гораздо более поляризованный электорат, представители которого не могут эффективно сотрудничать для обеспечения населения общественными благами.

В заключение добавим, что наш сравнительный анализ подчеркивает влияние конкретного исторического института на результаты долгосрочного развития. Две очень правдоподобные гипотезы о промежуточных механизмах не имеют достаточного эмпирического веса, чтобы объяснить наши выводы. Мы предложили ряд других потенциальных гипотез, для которых были бы полезны дальнейшие сравнительно-исторические исследования. Такое детальное исследование может также породить новые гипотезы о долгосрочном влиянии институтов прошлого.

Абхиджит Банерджи и Лакшми Айер

Мы благодарим Джареда Даймонда, Джеймса Робинсона, Роберта Шнайдера и двух анонимных рецензентов за чрезвычайно полезные комментарии. Кэтрин Цуй оказала неоценимую помощь в исследовании.

7. От «старого порядка» к капитализму: распространение Великой французской революции как естественный эксперимент

Am Anfang war Napoleon. (В начале был Наполеон.)

— Томас Ниппердей

Рейнская Пруссия делит с Люксембургом, Рейнским Гессеном и Пфальцем преимущество участия во Французской революции и общественном, административном и законодательном закреплении ее результатов при Наполеоне. На десять лет раньше, чем где-либо еще в Германии, исчезли в ее городах корпорации и патриархальное господство патрициев, не выстояв напора свободной конкуренции. Рейнская Пруссия обладает самой развитой и разнообразной промышленностью в Германии; промышленностью, подъем которой можно отнести к периоду французского господства.

— Фридрих Энгельс

Одной из самых важных исследовательских задач сравнительной истории и обществоведения является углубление понимания механизмов распределения доходов в мире. Чем можно объяснить огромную разницу в уровне жизни и жизненных перспективах, например, в Соединенных Штатах и Западной Европе по сравнению со странами Латинской Америки и Африки к югу от Сахары? Историки при формулировке вопроса сосредотачиваются на выяснении причин «подъема Запада», «европейского чуда» или «великого расхождения»[323]. Эти термины относятся к процессу, в ходе которого приблизительно триста лет назад, когда мировые различия в благосостоянии были относительно невелики, в группе европейских стран под руководством Нидерландов и Великобритании (следом идут Германия и остальные) начал наблюдаться устойчивый рост среднего уровня жизни. В конце XIX века это благосостояние распространилось на некоторые неоевропейские[324] страны, такие как США и Австралия, а в XX столетии — на группу стран Восточной Азии, однако большая часть мира (Африка, Латинская Америка, Восточная Европа и Южная Азия) продолжала бороться с бедностью.

Ученые предлагают этому немало объяснений, и одно из наиболее примечательных называет основной причиной подобного распределения доходов институциональные различия между странами. Например, главный аргумент теории институтов, призванный объяснить экономический рост Европы в Новое время, фокусируется на отмене или отмирании институтов