Естественные эксперименты в истории - [4]

Стивен Хейбер (глава 3) сравнивает Соединенные Штаты, Мексику и Бразилию XIX века, изучая истоки формирования их банковских систем; различия между ними имели огромные последствия для современной истории этих трех стран. Исследование Хейбера — это очередная попытка ответить на глобальный вопрос, над которым билось немало экономистов, политологов и историков: почему в некоторых странах банковские системы становятся очень мощными и широко выдают кредиты, тем самым стимулируя быстрый рост, а в других странах почти совсем нет банков, и это сдерживает рост и ограничивает социальную мобильность? Вот пример таких межгосударственных различий: по итогам 2005 года объем банковских кредитов, выданных частным лицам в Великобритании, равнялся 155 % ВВП, в Японии — 98 %, но при этом в Мексике — 15 %, а в Сьерра-Леоне — всего 4 %. Это неравенство банковских систем разных государств, вне всяких сомнений, связано с разной степенью демократии в политической системе той или иной страны, но тут уже встает вопрос о причинах и следствиях: демократические ли институты способствуют расширению и росту банковской системы? Или же, наоборот, крупные банковские структуры сами по себе стимулируют появление демократических институтов?

Чтобы уменьшить число погрешностей в этом естественном эксперименте, Хейбер выбирает три крупные страны Нового Света — все они получили независимость в течение нескольких десятилетий до или после 1800 года, все начали существование как независимые государства, не имея ни единого чартерного банка (поскольку бывшие колониальные власти запрещали их создание). С помощью такого отбора Хейбер избавляется от усложнений, которые возникли бы, включи он в рассмотрение европейские страны, к 1800 году уже имевшие чартерные банки (а также значительные различия в своих банковских системах). История каждой из выбранных для естественного эксперимента стран Нового Света содержит в себе более мелкие внутренние эксперименты: эти страны не только различались политическим устройством, но и сами политические институты в них менялись с течением времени в рамках рассмотренного периода (от получения независимости примерно до 1914 года).

В последнем и наименее масштабном из четырех наших нарративных нестатистических исследований Джаред Даймонд (эссе 4) сравнивает два общества — Гаити и Доминиканскую Республику на карибском острове Гаити (старое название — Эспаньола), — которые разделяет одна из самых впечатляющих политических границ в мире. Если посмотреть на остров с самолета, вы увидите, что он разделен пополам четкой прямой линией: на западе простираются голые коричневые земли Гаити, сильно разрушенные эрозией и лишившиеся более 99 % лесного покрова; на востоке раскинулась цветущая Доминиканская Республика, все еще почти на треть покрытая лесами. Политические и экономические различия между этими двумя странами столь же разительны: густонаселенная Гаити — самая бедная страна Нового Света. Ее неустойчивое правительство не в состоянии удовлетворить базовые нужды большинства граждан. А вот Доминиканская Республика, хоть и входит пока в число развивающихся стран, может похвастаться средним доходом на душу населения, в шесть раз превышающим аналогичный показатель Гаити. Здесь имеется множество экспортных отраслей и за последние десятилетия мирно сменили друг друга несколько демократически избранных правительств.

Отчасти эти различия между современными Гаити и Доминиканой обусловлены разницей в изначальных природных условиях: климат на гаитянской стороне острова несколько более засушливый, рельеф более сложный, а слой почвы более тонкий и она менее плодородна, чем в Доминиканской Республике. Однако по большей части объяснение заключается в истории их колонизации: западная Эспаньола стала колонией Франции, восточная — Испании. Разная политика колониальных властей с самого начала породила коренные различия в устройстве плантаций, на которых трудились рабы, в языке, плотности населения, социальном неравенстве, колониальном благосостоянии, а затем и в степени обезлесения. Это привело сначала к различиям в методах борьбы за независимость, потом к различному восприятию иностранных инвестиций и иммиграции (а также к различному отношению к стране со стороны Европы и США); позднее — к резкому расхождению политических курсов их долгосрочных диктатур; и, наконец, к различному настоящему этих двух стран.

Вторая часть четвертого эссе представляет собой противоположную крайность: после камерного нарративного сравнения двух половинок одного острова мы беремся за крупномасштабное статистическое сравнение 69 тихоокеанских островов, а также сравнение влажных и засушливых областей на двенадцати из этих островов. Отправной точкой данного исследования служит романтическая тайна острова Пасхи, прославившегося сотнями опрокинутых гигантских каменных статуй. Почему на острове Пасхи в конце концов осталось меньше лесов, чем на любом другом острове Тихого океана? Почему практически все местные виды деревьев исчезли, а жителям, зависящим от древесины, пришлось терпеть тяжелые последствия этого? Но остров Пасхи — это лишь один объект в масштабном естественном эксперименте, поскольку степень обезлесения на сотнях тихоокеанских островов колебалась от крайней (как на острове Пасхи) до незначительной. База данных Даймонда включает в себя острова, рассмотренные Керчем в главе первой и населенные полинезийцами, а также острова, по которым расселились две родственных группы тихоокеанских народов (меланезийцы и микронезийцы). Поскольку рост деревьев и обезлесение зависят от множества факторов, было бы невозможно объяснить весь спектр результатов с помощью нарративного исследования одного или двух островов. Но поскольку для анализа было доступно большое количество объектов, это позволило обнаружить, что влияние на степень обезлесения оказывали девять различных независимых факторов. Некоторым из них Даймонд и его коллега Барри Ролетт вовсе не предполагали придавать какого-либо значения, пока не провели статистический анализ.