Естественная история воображаемого. Страна навозников и другие путешествия - [14]

Не думая о причиненных ими затруднениях, лютые нитчатки принялись тем временем осваивать богатые ободочные угодья, возделывать там кукурузу и пшеницу и даже рискнули высадить в пойменных районах рассаду риса, все посевы, которыми они позаботились начинить ювенильные яблоки, прежде чем затаиться в них самим. Картографы уточняли топографию местности, путешественники спустились до самого мочевого пузыря и вернулись с образцами известкового камня, вполне пригодного для возведения городов и деревень…

Все шло как нельзя лучше в этом лучшем из миров, когда ток внезапно прекратился. Снаружи демиурк утомился размышлять о своем печальном положении и заснул, и сон его вполне может продлиться сто тысяч лет.

Лагандоны

Из лагандонов получаются замечательные отцы. Постоянно обутые в просторные сапоги, в которых они помещают своих отпрысков. Так и отправляются по делам, ровным шагом.

Малыш, голова которого едва высовывается из сапога, вцепившись обеими руками в край голенища, следит шальным от любопытства глазом, что поделывает его папаша.

Лагандонна, более ветреная, легкая на подъем, хлопочет по хозяйству и с любовью ухаживает за кормящим растением, которое нужно дважды в день подкармливать, чтобы получить ту чудесную жидкость, которой тешит себя вся семья. Живет.

В один прекрасный вечер — к его родителям зашли друзья — шалун подходит к удивительному растению, кружит вокруг его красивой урны в форме сапога: как хорошо будет в ней, да и свысока дальше видна окрестность! Воспользовавшись общей невнимательностью, он проскальзывает на кухню, приносит оттуда стул, залезает на него и перешагивает закраину урны, та чуть подается под его весом, потом восстанавливает равновесие.

Друзья ушли, мать накрывает на стол перед вечерней трапезой, отец читает газету, все спокойно. Какая тишина! И вдруг: «А где ребенок?» — говорит мать.

Пошел бедокурить с приятелем, оповещает отец. И продолжает читать.

Мать беспокоится, выходит, зовет, подходит к кормящему растению, видит стул, все понимает. Растение закрыло свою крышку. Неподвижное, словно спит.

Что делать? Мать решается, поднимает сосуд, куда стекает жидкость, которая должна пойти на ужин. Он уже переполнен. Возвращается, ставит его на стол.

Отец ест с аппетитом. Все равно до него скоро дойдет, думает мать. Смотрит, как ест отец. «Ты не голодна?» — говорит он. И вновь берется за газету.

Вживе

Профессор Гримберг из Института судебной медицины в Филандере-на-Делавэре, учеником которого мне выпала честь некогда быть, является, по-моему, первым специалистом с мировой известностью, который преуспел в выращивании травы на коже. У нескольких женщин, послуживших ему подопытными кроликами, закоренелых нудисток, озабоченных тем, как избежать летом пыла докучливых взглядов, было только одно желание: стать как можно ниже травы. Профессор применил совсем простую процедуру, с виду доступную первому встречному, но способную родиться только в доведенном до должной кондиции мозгу, в котором укоренились, если позволите мне сравнение, труды другого ученого, профессора Тимошонкина: он вспрыснул между дермой и эпидермой пациенток три литра дистиллированной воды, обсемененной отборными семенами для засева газонов. И стал ждать.

Любопытно, что сначала зеленый пушок появился в тех зонах, где растительность и без того обильна: под мышками, на лобке, на голове, — постепенно осваивая все новые и новые территории, пока не покрыл целиком все тело. Профессор, желая знать, наделен ли сей газон подобающими основному продукту питания травоядных вкусовыми качествами, попросил своих подопечных улечься в поле по соседству с клиникой, где в загоне паслось несколько баранов. Иссушенное летним зноем поле выпячивало зеленое пятно, словно неожиданный оазис в пустыне. Но это бросалось в глаза только нам, и ожидание уже начинало быть в тягость, как вдруг один из баранов, подняв голову, заметил чужестранку и тут же в сопровождении своих коллег рысцой направился к свежему газону.

Последовавшее удовлетворило наши самые смелые ожидания. До сих пор помню лучезарный взгляд профессора, который в глубоком волнении изо всех сил стиснул мне руки.

В Вампукии

К девятому месяцу вампукиец выделяет из мочек ушей пару шариков размером с жемчужину, именно они позволяют ему удерживать равновесие. С того дня как человечек оказывается способен выделить эти шарики, ему становятся по плечу стоячее положение и ходьба. Одного недостает — и сцепка рушится.

Есть они, заметно меньшего размера, и у вампукиек, которые по неведомым причинам любят носить из них ожерелья.

Вампукийка, обладающая ожерельем из восьмидесяти бусинок, — это говорит о многом, ведь, из-за того что самые крупные принадлежат вампукийцам, они не моргнув и в грош не ставят свои прелести, лишь бы потом под покровом сна их у них увести.

Пробудившийся вампукиец тут же замечает пропажу, он хочет нагнать воровку, спотыкается, нетвердый на ногах, и, сокрушенный, вынужден снова улечься. Кончились для него деловые поездки, отныне его удел — сделки по телефону.

Вампукийка, вернувшись к себе, спешит нанизать новую бусинку, самую красивую, подруги ей позавидуют. Она счастлива.