Есть женщины в русских селеньях - [4]

...Дождик, дождик, дождик. Почти незаметный, но надоедливый осенний дождик. Его и не видно, только чуть-чуть ощущаются крохотные дождинки на руках и лице. Вокруг темно, уже давно окутали всё окрест осенние ранние сумерки. Под башмаками глухо чавкает пропитанная влагой земля, подошвы скользят по мокрой, податливой, давно увядшей траве. Не упасть бы на крутом спуске... За кусты хвататься не хочется — ветви холодные, мокрые. Приходится балансировать руками, портфельчиком с учебниками. Спуститься по склону оврага, потом выкарабкаться наверх... А там на пути еще два оврага и роща. Все подруги пошли, как обычно, по дороге. Но лучше напрямик, полями, хотя и надо перейти несколько оврагов. Так ближе, проверено. Каждый день приходится мерить восемь километров туда, восемь — обратно. В Рогозцах только семь классов, как перешла в восьмой — приходится ходить в ястребовскую школу.

...Вот уже и последний овраг позади. Теперь — пересечь лесок. Какая темнота! Только и видно, как маячат в ней черные деревья с давно оголившимися ветвями.

Ой, что-то шарахнулось в кустах! Протрещали сучья. Промчалось наперерез. Волк? Нет, кажется, лиса. А все-таки на минутку стало страшновато. Мог ведь оказаться и волк. Они осенью голодные и поблизости от села шастают.

Страшновато было ходить вот так, ночью, по бездорожью. Никто из подружек не соглашался разделить компанию — побаивались. Что ж, приходилось ходить одной. Время было дорого: кроме уроков — по дому работы полно. Недаром мама говорила: «Ты у меня — главная помощница». А и в самом деле... Братьев да сестер — восемь, а кто в доме оставался? Брат Петр, самый старший, тот уж много лет в Рогозцах только гость. С юности на военной флотской службе, до большого звания дослужился. Сейчас где-то на Черном море. Сколько слез о нем мама выплакала! Он же еще в финскую воевать начал, мама все похоронной боялась, да не на Петра пришла похоронная, а на Колю — в Ленинграде, в морском училище он учился, оттуда на фронт ушел.

Хватает маме горя... Еще одну похоронную получила — на Володю. Он прямо из цеха, где начальником был, со своего «Шарикоподшипника» в московское ополчение ушел.

Да и Валерка, самый младший, двадцать шестого года, тоже уже в армии. Валерка, правда, до самого прошлого года с мамой оставался, да велика ли подмога по дому от парня? Старшая сестра Маша уже давно отдельно живет — в Заокском, возле Тулы, учительница. И Полинку, той к началу войны только двенадцать сравнялось, еще тогда к себе взяла. При маме одна Ниночка, да за ней самой смотреть надо — только за два года до войны в первый класс пошла. Так что правильно мама говорила: «Ты, Саша, мне главная помощница».

«Мама... как хорошо, что не знаешь, где я и что со мной. Наверное, веришь, что я служу где-нибудь в медсанбате? С той поры, как я зачислена в разведшколу, ты и не представляешь, чем я действительно занимаюсь. Не знаешь, что я уже двенадцать раз была в тылу врага. Одиннадцать перебросок в тыл и одиннадцать возвращений. Но этот, двенадцатый... Нет. Не надо, не надо, не надо думать о том, что может случиться в любую минуту...

Возможно, ты никогда не узнаешь, мама, что я была здесь и чем кончилось все это. Разведчик погибает безвестным. К этому я готова давно. Еще с тех пор, как училась в школе разведчиков. И лучше, если ты посчитаешь, что меня просто убили на фронте, как многих. Пусть тебе никогда-никогда не станет известно, что здесь сделают со мной...»

Мамины тревоги... Полные забот и наставлений ее письма, когда впервые пришлось расстаться с нею. Когда это было? В тридцать восьмом году. Кажется, вечность прошла с тех пор... В тот год было закончено девять классов. А десятого не было ни в ястребовской школе, ни где-либо вблизи Рогозцев. И тогда на семейном совете решили: «Поедешь, Саша, жить к Марии; в школе, где она учительствует, есть десятый класс».

Десятый... Словно в зеркало заглянула Саша сейчас в свою память. «Кто ты, девушка, смотрящая на меня? Пушистые, легкие волосы пронизаны солнцем, сияют твои глаза, чему-то улыбаешься ты чуть-чуть задумчиво. На простеньком ситцевом в цветочках платье — комсомольский значок, в руках свернут в трубочку аттестат.

Да это же я сама ровно за год до начала войны, в июне сорокового года. В день, когда окончила десятилетку. «Мама, я уже получила аттестат, буду подавать документы в Тульский педагогический, на исторический факультет. Жди, скоро приеду, все лето буду готовиться к приёмным экзаменам и обязательно выдержу! Обязательно...»

И выдержала.

Но сейчас, здесь, в этом гестаповском застенке, выдержишь ли свой последний, свой самый трудный экзамен, Саша?

«Выдержу. Я член Ленинского комсомола».

А помнишь, как тебя принимали в комсомол?.. Как это было давно — в тридцать седьмом, за четыре года до войны, когда училась в восьмом классе ястребовской школы.

С нетерпением ждала, когда исполнится четырнадцать. Ведь только после этого получаешь право подать заявление в комсомол. Смешно вспомнить — боялась перед собранием: «А вдруг откажут?» Ведь знала же — не за что отказать. Отличница, староста класса. Знала, а все же переживала. Вместе с подружками по классу — Аней Безлейкиной, Маней Иванниковой. Их всех в один раз принимали. Что с ними теперь? Аня, известно, тоже в армии. Добровольно ушла. Жива ли?..