Есть у меня земля - [13]

— Не ожидал, батя. Можно, я все съем? — совсем как в далекий детский год попросил Артем. — Тимка с Николой шаньги не любят.

— Можно.

— А мне — «хворост»? — спросил Никола, пристраиваясь к столу.

— Тебе нельзя.

— Почему?

— Артем — холостяк. А ты — человек семейный. Увезешь семье. «Хворост» долго не черствеет.

— Антошке — рано. Кися не притронется. Масло сливочное тут. А она худеет по «теории яблока».

— Как это? — спросил отец.

— Сегодня целое яблоко съедает за день. Завтра — половину, послезавтра — треть, через неделю на…

— На кладбище?

— Что ты, папа, на весы.

— И выходит?

— Еще как.

— В пожарке у Марковских тоже был один. Спать отвыкал. Сегодня спит — три часа, завтра — два, послезавтра — час.

— Ну, и как? Отвык.

— Щас в больнице. Врачи добудиться не могут. А вон и Анисим, легок на помине. Подворачивай, сосед, к пирогам.

— Некогда, служба. Вот молодым к пирогам заместо компота история из пожарной жизни. Пришел один устраиваться в пожарку, начальник ему проверку — сколько проспит. На какую, то бишь, должность его зачислить. Спит сутки, хорошо, радуется начальник, на ефрейтора потянет. Спит вторые сутки — хорошо, ликует начальник, как истинный сержант! Спит третьи сутки — выгоню, кричит начальник, под меня работаешь! — Исчез Анисим Марковских так же быстро и незаметно, как и появился.

Накормив семью и наскоро управившись с хозяйством, Шишигин начал собираться.

— Ты куда, папаня? — спросил его Тимофей.

— В «центр».

— По такой дороге?

— По такой.

— А зачем?

— Дожжина вон какая прошла… А деревянного моста нет.

— Ну и что? Есть бетонный, крепь крепью.

— Бетонный — для машин. А народ такой крюк делать не станет. Школяры, тилингенция в конторы разные… Напрямик привыкли.

— Что же для них пешеходную времянку не соорудили?

— Лавы связали, да низко. Никто не ждал такой воды. Наверняка щас через перила прет.

— И чем же ты поможешь?

— Лодку спущу. Перевозить стану. Школяров, тилигенцию… Крюку давать им поутру каково?

— Так сразу бы и сказал.

— К чему?

— Мы поможем.

— Ну-у, будете вы маяться! Вы отдыхать приехали.

— Боги не засчитывают в счет жизни время, проведенное на рыбалке. Так ассирийцы говорили.

— То рыбалка, а то перевоз.

— Какая разница — все равно у воды. Никола, слышал разговор?

— В общем-то, да…

— Как в армии учили отвечать?

— Так точно!

— Одна нога здесь, другая — там! — по праву старшака приказал Тимофей.

— Есть.

Никола попробовал было выехать на своем мопеде, но в трех метрах от дома мопед заглох. Пришлось от этой затеи отказаться.

— Засекайте время, — сказал Никола, снимая резиновые сапоги. — Ровно через полчаса спущу весла на воду.

— А сапоги почему снял? — поинтересовался Тимофей.

— Бежать легче. Да и ни к чему каблуки сбивать. Я — человек практичный. А вообще хочется босиком пробежаться по лужам.

— Огородную калитку зачем открыл?

— Тут на семь метров путь короче.

В полдень, когда резкий ветер разогнал хмарь и небо, посветлев, приподнялось над землей, Тимофей начал мыть машину. Мыл он основательно, любовно, как моют молодые родители свое первое долгожданное дитя. Сначала — речной водой, потом водой из колодца, затем дождевой водой с шампунем, наконец, насухо протерев огненно горящий кузов мягкой фланелью, нанес «автоблеск». Глазам было больно смотреть на этот рубиново горящий костер. Но и на этом Тимофей не успокоился. Достал из багажной сумки какие-то кисточки-щеточки и, словно археолог, обнаруживший многовековой давности клад, приступил к тщательной обработке подфарников, бамперов. Люся терпеливо держала в руках банки. Анисим Марковских, долго наблюдавший за работой, подошел к Люсе и сказал негромко, чтобы не слышал Тимофей:

— Дите бы ты, Людмила, ему новое родила! Ишь как убивается, сердешный! — Анисим Марковских впервые за жаркое, сухое лето взял отгул, дома не усидел, пришел к Шишигину, все ж тут народ, веселее.

— Что вы, Анисим Васильич, какое дите? Вот оно, все его «дите»… с усами, — она потрогала контактные «усы». — Ноль седьмая! Любовь…

— Ну и ты тогда заведи себе… ноль восьмого… с бакенбардами.

— Вы чему учите мою верную спутницу жизни? — шутливо спросил Тимофей.

— Дело советую: тебе — «усы», ей — бакенбарды.

— Я не ревнив.

— Оно и видно. Я бы за это время цельный автопарк помыл. Слушай, а ты ей зубы не будешь чистить? А то я щетку принесу. От выездного жеребца осталась.

Тимофей невозмутимо продолжал свое дело. Временами он отходил от машины, кисло морщился, будто был недоволен тем, что нет больше ни одной царапинки-щербинки, которую бы нужно было обработать, закрывал глаза, отыскивая в потаенном уголке памяти только ему, хозяину, ведомый недостаток, и снова принимался за дело.

К Тимофею подошел отец. Несмело, виновато подошел, как будто наперед знал ответ сына на его просьбу.

— Тимоша, картошки я тут купил у свояка в Верхоглазовке… Моя-то кончается. Может, привезем?

Тимофей удивленно посмотрел на отца.

— Дорожка туда, в Верхоглазовку-то, хорошая. Свояк у автостанции самой живет. Под крыльцо асфальт…

— Что ты, папа, разве на такой красавице возят картошку? Попроси кого-нибудь из селян. Вон сколько грузовых в деревне!

— Попросить-то можно, да неудобно из-за одного мешка людей беспокоить.