Эссе 1994-2008 - [42]

Представить себе в это время сооружения, подобные Парижскому, Руанскому и Амьенскому соборам, невозможно. Они до сих пор кажутся удивительным чудом духа; вплоть до создания собора Святого Петра в Риме Европа не могла воздвигнуть ничего, что могло бы с ними сравниться. Историки объясняют это тем, что эпидемии сократили число горожан, но очевидно, что не одни физические страдания остановили золотое время готики. В самом духе Европы что-то надломилось, и она как будто споткнулась. Франция переживала этот кризис наиболее остро.

Среди скульптур на фасаде собора в Страсбурге особенно привлекает статуя, известная под именем "Искуситель". Она представляет собой милого юношу с лицом простым и лукавым - какими были, наверное, лица юных пажей герцогов Беррийских и Бургундских, - протягивающего окружающему миру яблоко. На голове юноши венок из роз, на плечах изящный кафтан с разрезами. Фигура его представляет вариацию на тему грехопадения, и с декадентским изломом средневековый мастер играет на двусмысленном превращении искусительницы в искусителя, отнимая лавры у современных любителей перверсий. Спина же юноши представляет собой страшную трупную мразь, где кишат черви, змеи, жабы и всякая другая нечисть. Глядя на эту спину, зритель может убедиться в ужасной мерзости греха, соблазнительного лишь на первый взгляд.

Повернут к миру Искуситель, однако, своим прелестным ликом. Как бы то ни было и как бы ни оправдывался средневековый мастер, а вместе с ним и весь капитул страсбургского собора, изображением мерзости греха, он тем не менее с явным удовольствием высекал обманчивые черты порока, весьма усердно прочувствовав всю их притягательность и негу. Искусителя окружают девы разумные и девы неразумные, но те и другие почти неотличимы друг от друга - все они погружены в сладкую и томную печаль, и грустные полуулыбки блуждают по их лицам вне зависимости от того, погасли их светильники добродетели или нет.

Скульптуры портала страсбургского собора созданы около 1280 года, т.е. незадолго до восшествия на престол Филиппа Красивого. Они знаменуют собой конец эпохи великих соборов, и жест Искусителя становится символичным - культура протягивает человеку яблоко со сладостной улыбкой, таящей в себе соблазн и упоение. Она становится греховной даже в своем благочестии, и очевидно, что должна наступить эпоха Филиппа Красивого, прекрасного телом и черного душой.

Европа споткнулась перед соблазном дьявола, и нет у ней сил ни в крестовые походы идти, ни соборы строить. Зато строгая готика становится все более нежной, легкой и орнаментальной, ангелы все более томными, мадонны прекрасными, изображение порока все более выразительным, роскошь более желанной, красота более чувственной. Величие заменяет очарование, грандиозные порывы - умиленная сосредоточенность. Аскеза становится чувственной, доблесть пышной, верность условной. Одной чумой эту метаморфозу европейского духа не объяснишь, и на выставке коварная прелесть этой эпохи воспринимается как некое искушение, что было послано Богом Франции и миру во времена roi maudit.

"Бездонно чувство мое, бесконечна любовь моя, а потому - что мне еще сказать, возлюбленный мой? Ты мой, я же, стало быть, Твой, и будет так до скончания веков!

Доколе будет язык мой нем, в то время как внутри все существо мое глаголет с таким восторгом? Или следует мне молчать, ибо не могу я быть рядом с возлюбленным моим телесно? Нет, вовсе нет! Любящий душу мою скрыт, глаза же сердца моего видят Его, взирают на Него, созерцают Его. Я вижу возлюбленного моего, простертого под дикой яблоней, изнемогающего от ран любви своей, и не может Он подняться; Он преклонил главу Свою на лоно друга, Он поддерживаем цветами Богосущности, окружен сонмом учеников Своих, исполненных благородного достоинства". Этот страстный лепет принадлежит Генриху Сузо, одному из самых замечательных религиозных мыслителей первой половины XIV века, и обращен, само собою, к Господу Нашему Иисусу Христу. Бездонно и невыразимо это искусство, столь же невинное, сколь и лживое, les fleurs du Mal двора Филиппа Красивого.

Аркадий Ипполитов, статьи на сайте Эксперт Северо-Запад 2000-2002

в газете "Московские новости" 2001-2005, в журналах

Кто породил высокую моду

Аркадий Ипполитов, автор «Эксперт Северо-Запад»

С платьев Чарльза Ворта в портновском искусстве начался разгул творческого индивидуализма

В

Эрмитаже открылась выставка «Законодатель европейской моды Чарльз Ворт». На ней представлено восемнадцать платьев, выполненных в его мастерских в 80?90?е годы XIX века и принадлежавших по большей части императрице Марии Федоровне. Самое захватывающее на выставке то, что на примере восемнадцати женских туалетов развернута история заката эпохи, то есть движение от самодостаточного достоинства 80?х к нервной рефлексии 900?х.

Время Александра III и официальный императорский стиль 80?х годов - еще совсем недавно эти определения для подавляющего большинства людей, претендующих на обладание хорошим вкусом, ассоциировались с чем-то аляповатым и пошлым. Атрибуты этого стиля: огромные буфеты, лжерусская архитектура с ее красочностью, перемазанный позолотой фарфор, передвижники, предводительствуемые кликушей Стасовым, с трудом волочащие свои шелка и бархаты красавицы Маковского и Бодаревского, салонных портретистов русского двора, - вызывали чувство непреходящей скуки. Откормленной «Незнакомке» Крамского - непременному украшению тех дощатых сараев, что сдавали алчные колхозники городским интеллигентам под видом дач, - только там, казалось, и место. Зато свежестью веяло от слов «модерн» и «декаданс», одно упоминание которых возвращало эстетов к той культурной истерике, что охватила Россию около 1900 года и расшатала ее самодовольство и ограниченность.