Если вокруг пустота, есть где разгуляться - [2]

— И когда же вы принимали последних посетителей? — поинтересовался Джеймс Клейтон.

— В меню все сказано.

Попивая текилу, Клейтон взял со стойки меню и прочел вслух:

— «Cinco de Mayo»… Неужели вы приняли последний заказ в мае тридцать второго?

— Так оно и есть, — ответил Гомес. — Это когда город покидала его последняя обитательница. Она тянула с отъездом до последнего мужчины. Потом ей здесь стало нечего делать. Все номера соседнего отеля и поныне завалены ворохами вечерних платьев. Видите вон там, через площадь, золотых богов и богинь на крыше? Это, конечно, только позолота, а то бы все увезли с собой. В этом оперном театре в самый последний вечер пела Кармен, сворачивая сигары на колене. Когда музыка кончилась, все покинули город.

— Они уплыли?

— Конечно же нет! Вы забыли о мели. За оперным театром проходит железная дорога. Последний поезд уходил ночью. Я бежал за открытым вагоном, в котором сидели оперные певцы, и осыпал их конфетти, а потом, приложив ухо к рельсу, прислушивался к стуку колес уходящего поезда и плакал навзрыд как последний estupido.[3] Вчера вечером я опять сходил туда, приложил ухо к рельсу, закрыл глаза и слушал, слушал… потом вернулся сюда, открыл бутылку с текилой и сказал себе: manana, завтра… Вот вы и тут.

— Но ждали-то вы совсем не меня.

— Я ждал хоть кого-нибудь. — Гомес ткнул пальцем в старую, пожелтевшую от времени газету. — Сеньор, вы не подскажете, который нынче год?

— Вроде как тридцать второй, — ответил Клейтон с улыбкой.

— Тридцать второй! Отличный год, уж можете мне поверить. А другие года… Почем знать, существуют ли они вообще? Самолеты здесь не летают. Туристов сюда не привозят. Боевые корабли в нашу гавань не заходят. Во всяком случае, я их здесь никогда не видел. Кто такой Гитлер? Здесь о таких еще и не слыхивали. Муссолини злодей? Не может быть. Мы привыкли считать его честным политиком. А что там с Великой депрессией? К Рождеству о ней никто уже и не вспомнит! Это сказал сам господин Гувер![4] Каждый день я разворачиваю и читаю новую газету тридцать второго года. Возможно, кому-то это и не понравится…

— Только не мне, сеньор Гомес.

— Предлагаю за это выпить.

Они выпили еще по стаканчику текилы.

— Хотите, я расскажу вам, что происходит в мире сейчас? — предложил Клейтон, отирая губы.

— Нет-нет! У меня есть собственные газеты. Одна газета в день. Через десять лет я доберусь до сорок второго года. Через шестнадцать — окажусь в сорок восьмом, но, боюсь, он уже не будет меня особенно трогать. Приятели привозят мне газеты два раза в год, я же оставляю их на стойке бара, выпиваю стаканчик текилы и вновь читаю вашего Гувера.

— Он все еще жив? — улыбнулся Клейтон. — Сегодня он принял важное решение насчет импорта зарубежной продукции.

— Хотите, я поведаю вам о его дальнейшей судьбе?

— Я не стану вас слушать!

— Я пошутил.

— Тогда давайте выпьем за это.

Они выпили еще по одной.

— Вы, наверное, хотите узнать, зачем я сюда приехал, — сказал наконец Клейтон.

Гомес пожал плечами.

— Честно говоря, меня это особенно и не интересует.

— Я люблю пустынные места. Разве можно сравнить их с городом? Только там ты понимаешь, что такое жизнь, не то что в городах. Можешь потрогать любую вещь, приподнять ее и посмотреть, что под ней, не смущаясь тем, что кто-то будет наблюдать за тобой.

— У нас говорят, — сказал Гомес, — если вокруг пустота, есть где разгуляться. Пойдем разгуляемся.

Прежде чем Клейтон успел вымолвить хоть слово, Гомес вышел из бара и, остановившись возле джипа, уставился на беспорядочно брошенные сумки с ярлычками на них. Его губы медленно зашевелились:

— «Лайф». — Он посмотрел на Клейтона. Даже я знаю, что это такое. Попадая в город, я стараюсь не смотреть ни налево, ни направо, не слушаю радио в барах или магазинах, где отовариваюсь. Но это название я видел на больших журналах. Так ты оттуда?

Клейтон робко кивнул.

Гомес, нахмурившись, принялся рассматривать поблескивавшие на солнце черные металлические предметы.

— Камеры, что ли?

Клейтон кивнул.

— Лежат без футляров. Думаю, ты не все время вез их так, верно?

— Я вынул их совсем недавно. Решил немного поснимать.

— Что тут снимать? — сказал Гомес. — С чего бы это молодому человеку все бросить и примчаться туда, где не осталось ровным счетом ничего, nada. Кладбище, ни дать ни взять. Сдается мне, ты что-то задумал…

— Почему вы так решили?

— Ты то и дело озираешься по сторонам. Ни минуты не можешь постоять спокойно. На небо все время пялишься. И при этом ты не сделал еще ни единого снимка. Ты ждешь чего-то поинтереснее моей текилы, верно?

— Я, — робко пролепетал Клейтон, — я…

Тут-то все и началось.

Гомес внезапно насторожился и посмотрел в сторону холмов.

— Что это?

Клейтон не произнес в ответ ни слова.

— Ты слышишь? Там что-то есть! — сказал Гомес и бросился к приставной лестнице.

Быстро взобравшись по ней на крышу невысокого здания, он хмуро уставился в сторону, холмов, прикрывая рукой глаза от солнца.

— По этой дороге никто не ездил уже целую вечность… Может быть, ты скажешь правду?

Клейтон покраснел. Он медлил с ответом, колеблясь.

— Это что, твои друзья? — прокричал ему Гомес сверху.