Если верить Хэрриоту… - [8]

Я бросила невольно взгляд на Виолу — у нее самой был ребенок, она должна была хотя бы сочувствовать роженице. Но, судя по всему, переживала только я — остальных это зрелище не занимало.

— Пошли за веревкой, — сказала телятница. То, что из-за отела она попадет домой несколько позже, ее не волновало.

Спеша увидеть все и поучаствовать в деле с максимальной отдачей, я суетилась за двоих. Виола же просто наблюдала — и поступала правильно, ибо я чаще всего мешала пришедшему на помощь скотнику.

Корова же, чуть заметив, что вокруг нее началась суета, прекратила тужиться и успокоилась. «Вы тут, — говорил весь ее вид, — значит, я спокойна. Можно передохнуть и расслабиться».

Несколько минут мы стояли над нею. Наконец телятница отправилась домой — не всю же ночь ей ждать, когда корове приспичит. Потом ушла и скотница, оставив около стойла веревки и ведро с водой.

— Если что, вы нас позовите, — окликнула я ее.

Мы с Виолой вернулись в подсобку. Нам предстояло не спать всю ночь — так полагалось. Но первое, что мы сделали, это принялись устраивать постели. Собственно, занялась этим Виола — мне было не до того. Я выгружала из «дипломата» вещи — термос с чаем, бутерброды, несколько толстых книг по коневодству (чем-то же надо было заниматься!) и тетради. Я не хотела спать — мне казалось кощунством пропустить такую ночь.

Скотница пришла за нами, когда мы собрались поужинать.

— Пошли, студентки, — чуть пренебрежительно окликнула она нас с порога.

Наша корова уже лежала на боку, подтянув под себя ноги, и тужилась с полной самоотдачей. Выпуклый бок ее то вздымался, то опадал. Она остекленевшими глазами уставилась в одну точку, стараясь вытолкнуть из себя две ножки с бледно-розовыми копытцами, нежными и мягкими, как кошачьи лапки. После одной особо сильной потуги они высунулись почти на треть и показалось еще что-то похожее на нос.

В голове немедленно всплыли все эпизоды, что я прочла у Джеймса Хэрриота — и, как назло, ни строчки из учебника. Мне казалось, что все должно происходить так, как описал настоящий ветеринар, не пользующийся книжными терминами в рассказах. Но все произошло гораздо быстрее.

Раньше меня разглядев нос, скотница уже проворно обвязала ножки петлей и протянула нам веревку:

— Как начнет тужиться, будем тянуть.

Корова словно только этого и ждала. Она резко оглянулась, будто проверяя, все ли на месте, и вдруг напряглась.

Мы дернули — и теленок выскользнул из нее гораздо быстрее, чем ожидалось. Едва голова и плечи такого же почти белого, как мать, малыша оказались на свободе, как снова хлынули воды и буквально вымыли его наружу. Он шлепнулся прямо в навозоуборочный транспортер и задергал ногами, стараясь выбраться.

Корова мигом оказалась на ногах, словно ее подбросили. Из нее еще лились слизь и кровь, но она уже вытягивала шею, изворачиваясь, как могла, чтобы дотянуться до малыша. Заволновались и ее соседки — каждая тянула морду, любопытствуя.

Теленок хлопал мокрыми слипшимися ресницами и мотал головой. Мы с Виолой сунулись было к нему со жгутами соломы — обтереть, но скотница распутала передние ножки малыша и подтащила его к корове:

— Она сама справится.

Та не заставила себя просить дважды и занялась малышом. Мы стояли на безопасном расстоянии, в проходе, и смотрели. Скотница сама, не дожидаясь, пока мы выйдем из столбняка, собрала метлой в ложбинку транспортера слизь и грязную подстилку и присыпала все опилками.

Тем временем корова вылизывала своего малыша, и он уже предпринимал попытки сесть — медленно, помогая себе ритмичными взмахами лобастой головы, чуть не кряхтя от натуги, подтягивая по очереди передние ноги. Это ему удалось, и теленок сел по-собачьи, но дальше дело стало. Мать невольно сама мешала ему, толкая в бок. А тут еще дотянулась соседка — пестро-рыжая корова с белой головой — и начала умывать новорожденного с другой стороны. Мать, поглощенная своим детищем, не сразу заметила самозванку, а когда увидела, глухо, басом, мыкнула и рванулась вперед, метя поддать ее рогами. Короткая привязь помешала ей это сделать, но своего теленка она при этом повалила, и он забился на подстилке, отчаянно суча ножками.

Я бросилась поднимать его, и скотница еле успела перехватить меня за локоть.

— Не мешайся! — бросила она.

И вовремя — корова уже поворачивалась в нашу сторону, и в глазах ее не было больше томной грусти молодой матери. Теперь это был зверь, дикая самка, готовая броситься в бой за своего ребенка. Мы сочли за благо убраться подальше.

Виола вернулась в подсобку заканчивать ужин. Я составила ей компанию, но, когда потом она начала устраиваться спать, снова ушла к коровам.

Около роженицы все успокоилось. Рыже-белая корова поняла, что делать ей там нечего, и мирно дремала, свернувшись калачиком и положив морду на свой живот. Теленок все-таки поднялся и топтался рядом с матерью, не понимая ее толчков, — корова пыталась направить его к вымени. Послед, который надо было тоже прибрать, у нее еще не отошел — из книг я знала, что это может случиться еще через пару часов, и оставила обоих в покое.

Наступила ночь. Вернее, продолжался самый длинный день в году — двадцать четыре часа без сна. Родильное отделение притихло — из подсобки слышались лишь редкие короткие вздохи коров да шорох — то одна, то другая поднималась или ложилась, устраиваясь поудобнее. Виола давно уже спала, свернувшись калачиком на трубе отопления, а я все сидела, пристроив на коленях толстый том, писала курсовую работу. Когда строчки начинали плыть перед глазами, я вставала и шла к коровам.