Если верить Хэрриоту… - [40]

Но вот все закончилось. Последняя корова покинула станки, мы домыли аппараты, выключили мотор и, оглушенные тишиной, двинулись к ожидавшей нас машине. Ребята несли на руках двух телят. Их пристроили в кузове первыми, а потом сели и мы все, и машина тронулась, неспешно съезжая с холма.

Спускался вечер. Мимо нас, совершенно не реагируя на предупредительные гудки, коровы шли на водопой. Прохладный ветер, несущий первые признаки надвигающейся осени, дул в лица. Цна, к берегу которой шло стадо, потемнела, отражая нависшие тучи, и пошла мелкой рябью, словно дрожала. Слегка подпрыгивая на выбоинах, военный грузовик сполз с холма и покатил к Шаморге.

Шабров стоял рядом со мной и тоже смотрел по сторонам и вперед. Ветер трепал его волосы.

— А ты бы еще поехала сюда? — вдруг спросил он у меня, поворачиваясь.

Я знала, какого ответа он ждет:

— Нет. Вряд ли…

— А снова с нами?

— В той же бригаде? — Дождавшись его кивка, ответила: — Куда угодно!

Навстречу ползла пыльная серая дорога. И это была дорога к дому.

Но история на этом не кончилась. Вы могли заметить, что я нигде не упоминала названия нашего отряда — только двух составляющих его бригад. А его вообще и не было — вплоть до последнего вечера.

Мы ужинали в пустой столовой, сдвинув столы вместе, — вся «Шаморга». Бригада «Ух!» уже давно сидела в общежитии, упаковывая чемоданы, а мы не торопились — некоторые из нас собрались заранее, отлично понимая, что потом времени может не хватить.

Тут-то нас и нашел главный зоотехник совхоза.

Поздоровавшись, он сразу подсел к Шаброву, вытащил из портфеля документы и завел с ним скучный для остальных разговор о заключении договора задним числом — как работавшие у них целый месяц подсобные рабочие мы должны были получить гораздо большую зарплату, чем студенты-практиканты, какими и являлись. Сашка тут же принялся заполнять соответствующие графы в бланках и приостановился, только когда дошел до пункта «Название отряда». Сделав паузу, он поднял глаза на меня.

— Отряд называется «Студия „Галла“»! — сообщил он.

Больше мы никогда не были в тех местах, и что означает слово «Шаморга», я не знаю и по сей день.

Глава четвертая Конезавод

1

Работая летом и учась остальное время года, мы сталкивались с самыми разными животными, но моей любовью как-то сразу и надолго стали лошади. Собственно, после того как поняла, что работа в заповеднике мне не светит, я утешилась только тем, что на свете есть еще живые существа, ради которых стоит отказаться от своей давней мечты. Это и были лошади.

Первое очное знакомство с ними состоялось на втором курсе, когда нас вывезли на экскурсию в ВНИИК — Всесоюзный научно-исследовательский институт коневодства, что недалеко от Рыбного.

Конец мая — еще не лето, но уже и не весна — самое лучшее время для отдыха. Учиться в эти дни — смертный грех, и тот, кто был студентом, меня поддержит. Мы ехали за город как на веселую прогулку. Нам было абсолютно все равно, что нас ждет выездное занятие, — главное, мы уехали из душного города.

Кажется, все вздохнули свободнее, когда институтский автобус вкатил на последнюю аллею, ведущую к корпусам конезавода, над которой смыкали кроны вековые дубы и сосны. Конезаводу больше полувека, но деревья эти помнят наверняка дореволюционные времена. В их кронах притаился полумрак девственной чащи, и слышны шорох и похрустывание ветвей да пересвист птах. Зяблики, трясогузки и поползни мелькают тут и там, словно мы заехали в лес. Автобус остановился в настоящей роще, и надо было пересечь ее всю, чтобы попасть на территорию конюшен.

Здание института находилось почти в версте отсюда, дальше по уходящей меж дубов и вязов аллее, а здесь располагался сам завод. Центральная конюшня, к которой мы шли, была маточной: здесь стояли кобылы, матки, с жеребятами. Отъемыши, жеребята старше шести-семи месяцев, содержались в двух других корпусах, один из которых мы, проходя, оставили справа. Он находился от нас чуть в стороне, и, приглядевшись, можно было увидеть, что его отделяет неглубокий широкий овражек, поросший кустарником. Где-то позади, как мы слышали, располагались остальные конюшни — еще один маточник, дойное стадо и тренировочное отделение. Все они были причудливо разбросаны по роще, вокруг возвышались дубы в три обхвата, землю пересекали овражки и канавы, росли кусты и трава. Еще немного запущенности — и будет настоящий лес. Зато далеко справа деревья расступались, и взору открывались дорожки заводского ипподрома. Раз в год здесь проходили соревнования на приз Института коневодства. Но сейчас они пустовали — праздник прошел еще в начале месяца.

У высоких массивных дверей маточника нас ждала помощник главного зоотехника, которую нам представили как Светлану Петровну. Еще молодая, со спортивной фигурой женщина, едва кивнув нам, начала говорить. Видно было, что ей приходится выступать с такими лекциями нечасто, и в основном перед студентами и гостями издалека, а потому ее речь немного напоминала доклад, словно она держала перед глазами листы с текстом:

— Мы с вами находимся у так называемого маточника. Зимой здесь содержатся жеребые матки, и здесь же у них происходит выжеребка. Она продолжается с марта по май, и в начале пастбищного сезона весь табун мы переводим на свободный выпас. Всего в заводе имеется пять конюшен на триста денников, при конюшнях — выгульные дворики, крытый манеж, дорожки для тренинга молодняка, — она сделала широкий жест экскурсовода в сторону пустых беговых дорожек, — а также ипподром со стипльчезной трассой и конкурные площадки. Сейчас большая часть работы проходит именно там — мы готовим лошадей на международные соревнования…