Если верить Хэрриоту… - [24]

Все это пронеслось в моем мозгу за доли секунды, понадобившиеся для того, чтобы соскочить с кровати и подбежать к ужу. Он догадался об опасности и попробовал спастись бегством — ужи удивительно быстро ползают, особенно по влажной траве, — но я успела догнать его под Ларисиной кроватью, схватила поперек туловища и подняла.

Ужонок был маленький — длиной чуть больше моей ладони — и наверняка еще молодой и глупый. Он не спешил притворяться мертвым и портить воздух вонью, а извернулся и вцепился мне в палец.

От неожиданности я чуть не уронила его. Ужи не ядовиты, но такой странный способ самозащиты был в диковинку. Отдирая его челюсти от руки, я с удовольствием ловила на себе удивленные, испуганные и недоумевающие взгляды подруг.

— Он же не ядовитый. — Мне удалось справиться с ужонком, и я перехватила его за шею. Он шипел и извивался. — Ну, тише, маленький! Сейчас я тебя отпущу…

— Фу, Галь, как ты можешь с ним так! — скривились девчонки. — Он же скользкий и холодный! Гадость…

— Да нет же! — Ужонок, наоборот, оказался странно сухим, чуть шероховатым, как старая туфля, и даже теплым. Или его нагрели мои руки? — Если хотите, можете потрогать.

— Вот уж чего не хватало! — Все разом скривилась. — Неси его отсюда!

Снаружи, в предбаннике, стояла завороженная тишина. Там ждали продолжения концерта, а вместо этого на пороге появилась я с ужонком в руках. Малыш заметно волновался, норовил удрать, но ловить его второй раз я не хотела. Его маленькая мордочка с выпученными глазами и яркими желтыми пятнами смотрела на меня с возмущением.

— Тише, тише, маленький, — говорила я, не поднимая взгляда на застывших в удивлении ребят. — Сейчас я тебя отпущу… Пойдем отсюда подальше… Там тебе будет спокойнее…

— Ты чего это, Романова? — окликнули меня. — Влюбилась, что ли, в него?

Стараясь игнорировать нервный смешок, сопровождающий эти слова, — еще бы, сорвалось такое представление! — я ответила:

— Оставьте его в покое. Я отнесу его туда, где его никто не тронет.

Снаружи дождь почти стих, только еще сеяла мелкая крупа. Было темно и тепло. Я пересекла пустой двор, проскользнула в калитку в заборе и вышла на огороды. С правой стороны они плавно переходили в луговину, где наверняка и был пойман уж. Прижимая к себе маленькую змейку, я прошла подальше от забора и, найдя подходящие заросли, осторожно опустила его в траву:

— Ползи!

Я так и не заметила, куда он скользнул, — только чуть зашуршала трава. Разлохматив кусты, чтобы замести следы, я вернулась назад.

После этого случая ребят как подменили — до конца практики не произошло ни одного случая шуточных подколок. Но монотонная жизнь то и дело подкидывала сюрпризы, и скучать не приходилось.

До фермы нас возил долгое время шофер, чьего имени мы так и не узнали, зато навсегда затвердили его прозвище — Фунтик, в смысле «фунт лиха». Маленький сморщенный, невероятно живой старичок был горазд на идеи, которыми кишела его лысоватая голова. Уже на третий день работы он вернулся на покореженной машине — крытая кабина на кузове его «ЗИЛа» была свернута набок, как шея бандита в боевике. Фунтик выглядел будто физик-ядерщик после неудачного опыта — потрепанный, но несокрушимый и самоуверенный.

— Что случилось? — спросили мы его, ибо именно «Шаморге» предстояло ехать в искалеченной кабине.

— А я ее… того… этого… Выправлял! — Фунтик красноречивыми жестами подкрепил свои объяснения, размахивая руками в воздухе.

— Как?

— Столбом!

До конца все стало ясно, когда мы увидели метрах в ста от общежития телеграфный столб, выглядевший как не совсем точная копия Пизанской башни. Он был не просто наклонен, но и согнут.

Выяснилось, что Фунтику не понравилось, как кабина крепилась к его машине, и он решил самостоятельно повернуть ее, поставив ровнее. Для этого он хорошенько прикрепил ее к столбу и несколько раз дернул, словно намеревался вытащить его. Столб, конечно, уцелел, в смысле остался стоять, но кабина не выдержала неравного поединка и чуть не оторвалась совсем. Сообразив, что произошло, Фунтик кое-как закрепил ее на кузове и поехал за нами.

После этого случая его на целых две недели отстранили от работы, но, переждав испытательный срок, Фунтик снова появился на нашем дворе. И опять ненадолго. Практически до первой же вечерней дойки.

Наш молочный двор стоял на вершине крутобокого холма, по склону которого вилась двойная колея. Когда-то давно двор располагался у подножия, и там еще сохранились остатки строений. Но в низину стекало чересчур много навоза, так что там к концу года образовывалось настоящее болото. Направляясь на дойку, корова с трудом выдирала ноги из густой жижи, волоча вымя по грязи, подходила к нам вымазанная, как свинья. Мы долго и тщательно отчищали ее от навоза, чтобы сразу после этого она, сделав по дощатому настилу полевого стана два шага, снова по брюхо проваливалась в грязь и не спеша плыла вверх по склону на сухое местечко. В этом году все было по-другому, но зато машине приходилось ежедневно преодолевать подъем, добираясь до рабочего места.

Полуразбитый «ЗИЛ» Фунтика вдруг резко затормозил как раз посередине склона. Машина остановилась и, к нашему удивлению, плавно покатилась назад под действием силы тяжести. Но шофер поддал газу, и она снова, спотыкаясь, чихая и кашляя, поползла к ферме. Продвинувшись метра на два, «ЗИЛ» опять словно ткнулся носом в невидимую стену, откатываясь назад.