Если у вас нет собаки… - [48]

— Поедем, Денис, — кивнула Мария Тихоновна. — Завтра и поедем.

…Поездку пришлось отложить. Утром Наташа привезла родителям Никиту; наигравшись с Вилькой, Никитка спросил:

— Дед, а покажи медали.

— Какие медали?

— Ну те, которые загнать можно.

Денис Евгеньевич похолодел, кровь прилила к голове, застучало в висках, в горле запершило. Усадив внука на стул, Денис Евгеньевич потребовал объяснений. А Никитка, открытая душа, взял и выдал:

— Мама с папой продали по Интернету твою медаль. Мама сказала, у тебя еще медали есть. Покажи, дед.

Пока Денис Евгеньевич судорожно глотал ртом воздух, Никитка перескочил на другую тему.

— Когда Друж найдется, будем водить его на выставки. У собак тоже медалей много бывает. Дед, ты чего?

Денис Евгеньевич достал из шкафа коробку, открыл крышку, начал выкладывать на стол содержимое. Никитка восторженно моргал ресницами.

Позвав жену, Денис Евгеньевич выпалил:

— Пропал орден Отечественной войны I степени!

Мария Тихоновна всплеснула руками.

— Как пропал?

— Наташка забрала. С Михаилом продали.

Никитка запротестовал:

— Нет, дед, они продали медаль. Я ее видел, такая со звездой.

…Мария Тихоновна настаивала на вызове «скорой», Денис Евгеньевич отказывался. Он хотел позвонить дочери, Мария Тихоновна не позволила.

— Я тебя умоляю, Денис, заклинаю, остынь. Она приедет вечером за Никитой, тогда и поговорите. Прошу тебя!

— Родная дочь… Моя родная дочь!

— Господи, я не верю, как такое возможно. Наташка взяла орден. Зачем он ей понадобился?

— Ба, я же говорю, они с папой его продали, — в который раз заявил Никита.

— Идите с Вилькой поиграйте в нашей спальне. Иди, Никита, иди.

Время шло медленно. День сменился вечером. Стемнело. Денис Евгеньевич неподвижно сидел за столом в гостиной. Рядом лежала открытая коробка, на скатерти — четыре медали и один орден.

В коридоре Мария Тихоновна не находила себе места. Голова шла кругом. Дважды ее подмывало позвонить дочери, попросить ту не являться сегодня за Никиткой. Она брала телефон, заходила в ванную комнату, но не смела набрать номер. Рука не поднималась.

Наташа пришла в начале восьмого.

— Ой, мамка, — запричитала она с порога. — Слякоть какая на улице. Как Никитка себя вел? Ник, где ты там, собирайся, домой поедем.

— Пройди в комнату, надо поговорить, — чужим голосом попросила Мария Тихоновна.

— Мамка, не могу, опаздываю. Мишка хочет…

— Поговори с папой.

— А что… Что-то случилось? Почему у тебя такое лицо?

— Папа в гостиной.

Скинув сапоги, Наташа сделала несколько шагов в сторону гостиной, но на самом пороге остановилась.

— Мам, это связано с Дружем? Что, погиб?

Развернувшись, Мария Тихоновна прошла в спальню.

В гостиной Наташа хотела крикнуть: «Привет, папка», но, увидев медали, сумела лишь сглотнуть, вжав голову в плечи.

Денис Евгеньевич посмотрел на дочь.

— Здравствуй, папа.

— Как ты могла?

— Пап, я сейчас все тебе…

Денис Евгеньевич резко вскочил со стула, подошел к Наташе, ударил ее по лицу. Она вскрикнула, приложила ладонь к щеке, усмехнулась.

— Не поверишь, но теперь мне полегчало. Когда увидела тебя с таким прискорбным видом, думала, будет хуже.

— Будет, — спокойно ответил Денис Евгеньевич. — Будет, если не вернешь то, что тебе не принадлежит.

— Да что ж вы все такие замшелые, — зашлась криком Наташа. — Что вы держитесь за эти побрякушки, как за спасательные соломинки. Нравственность, достоинство… Да плевала я на нравственность! О живых людях надо думать, а не о покойниках. Заслужил дед эти ордена и медали, не спорю, никто его достоинств не умаляет. Молиться теперь на них прикажешь? Я третий год в одних сапогах хожу, у Мишки куртки приличной нет, на Никитку чертова уйма денег уходит. Ну взяла, ну продала.

— Наташа! — в комнату вбежала Мария Тихоновна. — Опомнись! Что ты говоришь!

— Правду, мама, я говорю правду. Дед давно в могиле, а его железки, с которых вы с отцом пылинки сдуваете, могут хоть какую-нибудь пользу принести.

— Железки?! — взревел Денис Евгеньевич.

— Денис, не трогай ее! — взмолилась Мария Тихоновна, удерживая мужа.

— Смотреть на вас жалко. В кого превратились, живете, как улитки, забившись в свои раковины. Медали пожалели, да гори они синим пламенем.

— Молчи! Молчи, подлая!

— Уходи, Наташа!

— Ухожу, мама, — Наташа развернулась, выскочив из комнаты.

В коридоре стоял растерянный Никита.

— Чего смотришь, одевайся. Не ребенок, а наказание. Где твоя куртка, где ботинки?

Денис Евгеньевич порывался выйти в коридор, Мария Тихоновна рыдала.

— Сядь. Дорогой мой, сядь, пожалуйста. Она сейчас уйдет. Не говори больше ничего, Денис, там Никита, подумай о внуке.

И все же Денис Евгеньевич вышел из комнаты. Наташа уже была на лестничной клетке.

— Постой! — крикнул он дочери.

Она остановилась, но не решилась повернуться к отцу лицом.

— Слушай меня внимательно, — голос Дениса Евгеньевича вибрировал от волнения. — Сейчас ты уйдешь из этого дома и больше никогда здесь не появишься.

Наташа повернулась.

— Ты серьезно?

— Никогда! — повторил Денис Евгеньевич. — Я не хочу тебя видеть. Я больше не хочу… — он схватился за сердце, — тебя видеть.

Наташа ушла.

Через час Дениса Евгеньевича на «скорой» отвезли в больницу.

Две недели ему пришлось провести прикованным к постели; две долгих недели, чтобы не сойти с ума от боли телесной и боли душевной, он постоянно думал о Друже. Мысли о Друже помогали отвлечься, забыться; мысли о Друже помогли выжить!