Если ты назвался смелым - [25]

Все начали кричать «ура!». Блюдечко тоже полетело на пол, и осколки Петька растоптал.

— И еще примите в подарок…— Иван Алексеевич оглянулся.

Снова подвел «регламент» — в суматохе забыли принести подарок. Ребята, что были поближе к дверям, ринулись в вестибюль, вволокли разобранный на части шифоньер.

Иван Алексеевич начал жать руки молодым. Ганнуля расплакалась, и он поцеловал ее в фату.

Петька тем временем успел избавиться от баяна, появился с настольным зеркалом в руках. Нес его прямо перед собой, как икону. Наставил стекло на Ганнулю:

— Вот. Смотритесь чаще. И чтоб мне всегда были красивыми!

Потом с грохотом волокли столы, стулья. С барабанным боем проплыло над головами корыто. За ним — бак для кипячения белья. Стиральная доска. Швабра — красный бант на палке.

— Все! — радостно сказал Петька. — Живите на здоровье!

Гости тем временем выстроились в очередь, и начались «персональные» поздравления и вручение подарков. Парни дарили исключительно бутылки вина. Девчата — хозяйственную утварь помельче. Я, по совету Тони, купила духи «Красная Москва».

К концу «поздравительной процедуры» Тадеуша было буквально не видно из-за целой батареи бутылок.

— Перепьются и передерутся! — мрачно предсказал Лаймон.

Я подумала, что, наверно, он прав.

Добрых десять минут усаживались за столы. Я оказалась между какими-то незнакомыми парнями, наверно, родственниками Ганнули и Тадеуша. Один из соседей налил в мою рюмку вина.

— Нет! — сказала я.

— Не выламывайся! Будто в первый раз! — сказал парень, сидевший слева.

— Страсть этого не любим,— поддержал правый.— Как это на свадьбе да не выпить?

Тут как раз все начали кричать «Горько!». Тадеуш поцеловал Ганнулю. Парни подтолкнули меня:

— Пей!

Выпила. Раскашлялась. Слезы из глаз потекли. Вот гадость-то!

— Ничего! — подбодрили меня соседи.— Первая всегда идет колом. Ну-ка по второй!

У меня и от первой голова закружилась. Ведь вино я пила первый раз в жизни. Впрочем, настроение улучшилось, стало просто и весело.

— Вот и хорошо! — порадовались парни, когда я лихо выпила вторую рюмку.— А то сидела…— И левый показал, как я сидела, пригорюнившись.

За столом стало шумно, беспорядочно. Кто-то провозглашал тосты. Раз тост, надо пить. И я пила. Перед глазами давно уже все кружилось и плыло куда-то в сторону.

И вдруг я отчетливо увидела Славку. Он стоял за спинами гостей. Одной рукой держал за горлышко бутылку, второй — выколачивал из нее пробку. После второго удара пробка вылетела. Таким же способом он открыл еще несколько бутылок. Потом обошел вокруг столов и направился к балкону.

Я встала и пошла за ним. Он стоял спиной ко мне, обеими руками вцепился в перила балкона. Большой его силуэт четко рисовался на фоне угасающего красноватого заката.

Я подбежала и уткнулась Славке в плечо. Он вздрогнул.

— Ты? — с радостью и нежностью вздохнул он в самое мое ухо.

Я ждала — сейчас обнимет. И кончатся все мои муки. Но он не обнял. Отстранил, спросил недобрым голосом:

— Ну, что тебе?

— Слава… Славка…— Я опять хотела уткнуться в него лицом.

Он обнял меня. Грубо схватил и сжал так, что, кажется, кости у меня затрещали. И поцеловал — раз, другой, третий, даже зубы его стукнулись о мои зубы. Мне стало жутко. Такого Славку, с этими грубыми движениями, со стиснутыми зубами, такого я не знала.

Так же резко, как и обнял, Славка оттолкнул меня. Вцепился опять в перила балкона. Я погладила его по плечу.

— Уходи! — хриплым шепотом сказал он. Я не шелохнулась.

— Ну, кому сказано: уходи!

— Не надо… Я люблю тебя..— Наверно, слезы звучали в моем голосе.

— Вот оно что! — Славка рывком повернулся, и глаза его яростно блеснули в полумраке.— Ну, и что с того? Может, гулять со мной хочешь?

Какой-то особенный, какой-то грязный смысл вложил он в слово «гулять».

Мне стало вдруг жутко. Невольно сделала шаг назад. А он продолжал, все так же зло блестя глазами:

— С нашим удовольствием, как говорится. Девка молодая, красивая. Сама вроде набиваешься. Я не против: давай будем гулять. Пока не надоест.— И так посмотрел, что в один миг голова моя перестала кружиться и холод охватил меня всю.

А Славкины глаза будто гипнотизировали. Потом он засмеялся — ух, какой злой был этот смех! Шагнул ко мне, схватил за плечи:

— Ну, хочешь со мной гулять? Только знай заранее: никогда на тебе не женюсь. Землю буду есть, а не женюсь. Ясно?

Куда уж яснее! Я отступила к дверям.

— Сдрейфила?—язвительно спросил Славка.— Ишь ты, любит она, скажи на милость! — И он крупными шагами обошел меня, будто это была не я, а стол или стул. Рванул дверь…

Спокойная, дружная песня вырвалась на балкон. «Как они могут петь в такую минуту?» — подумала я.

Дверь захлопнулась, зазвенели в ней стекла. Я осталась одна.

Вот как ты кончилась, моя любовь! Вот чем ты кончилась!

Перебирала в памяти Славкины слова и ужасалась их смыслу. И это тот самый Славка, который полгорода обегал, чтоб принести мне мимозу. Тот Славка, что грел мои озябшие руки в своих теплых ладонях! Застегивал на мне стеганку!

Как же это? Почему? За что?

Снова раскрылась дверь. Теперь не песня, а один баян слышен. Вальс. Дверь закрылась. За спиной я слышала чье-то дыхание. Ждала: сейчас Славка подойдет, скажет тихо, с придыханием, как только он один и умеет: