Если ты найдешь это письмо… - [10]

Шрифт
Интервал

* * *

Одна.

Это слово вломилось в меня тараном. Не осталось других слов, которые я могла сказать. Он говорил мне то, что я уже знала. Произнесенное наконец «прощай» стало освобождением от страхов, которые стояли за этим словом, освобождением, которое обрушивалось на меня: Я боюсь уезжать. Я боюсь меняться. Я боюсь ехать одна. Я боюсь, что ты меня забудешь. Я боюсь узнать, что меня можно забыть.

Но, может быть, именно для этого люди входят в твою жизнь – чтобы опрокинуть тебя и выплеснуть. Может быть, они врываются в твою жизнь только для того, чтобы сказать тебе, что их здесь не должно было быть. Что ты не можешь взять с собой их – и вообще никого, – куда бы ты ни направилась дальше. Может быть, не каждый человек, которого мы встречаем, – любовная история. Может быть, некоторые из этих людей – просто звонок будильника.

«Одна». Это слово возвращалось и возвращалось ко мне, когда мы с моими новыми соседями ехали по шоссе I-95 в Бронкс. Мы провели неделю на профориентации в Филадельфии и совсем недавно впервые увидели друг друга. Поэтому разговор по дороге был полон новых сведений: любимых блюд, лучших воспоминаний из университетской жизни, общих тем и способов употребления кофе. Но в машине постепенно воцарилась тишина, когда мы увидели небоскребы и здания на горизонте.

Мы ехали через реку в Бронкс. Вот был бы идеальный момент для явления Фрэнка Синатры – когда все мы сгрудились в машине, до отказа набитой нашим багажом. Наш новый дом открывался перед нами. Все изменится. Мы изменимся. Жизнь набросится на нас со всех сторон. Мы не так уж много могли бы предсказать. Но жизнь начнется заново, точно после нажатия кнопки «перезагрузка». Я понесу с собой дальше бо́льшую часть того, что донесла до этой точки, но все остальное будет новым. Новым, новым, новым.

Нам нужно новое «после»

Есть секрет, прячущийся за поджатыми губами г-жи Столицы – города Нью-Йорка, – но придется некоторое время обхаживать ее, чтобы она раскрыла его. Сперва она позволит тебе думать, что не похожей ни на одно другое место делают ее огни, здания и бетонные джунгли, в которые она превратилась за последние несколько десятилетий.

Но если ты проведешь побольше времени в объятиях Нью-Йорка, он доверит тебе свою тайну. Наклонится к твоему уху и приложит ладонь ко рту, шепча: «Тссс… Дело в людях. Вот что делает меня тем, что я есть. То, как каждый здесь несет свою историю. Это истории любви и утраты, скорби и открытий. Истории кроются в том, как люди складывают руки в подземке, истории бьют в барабаны и громыхают по моим авеню, когда пассажиры вываливают толпой с вокзала утром в понедельник».

Да, этот город совершенно определенно «делают» люди. Потому что Нью-Йорк – город не случайный. Люди попадают сюда целенаправленно. Они специально обставляют свое появление. Они уезжают со странным чувством утраты. Я еще не встречала ньюйоркца без истории. Это не тот город, который выбираешь на карте с закрытыми глазами, говоря: «Давай-ка найдем местечко с дешевой арендой и соседями, которые жаждут прийти к нам с блюдом жаркого на новоселье. О, вот это, кажется, неплохое!»

А еще Нью-Йорк – это детали. Да, если обращать внимание на детали, то Нью-Йорк почти на каждом углу будет осыпать тебя моментами, которые шокируют и меняют человека и заставляют снова поверить в стихию неожиданности. Он полон людей, которые понятия не имеют, что на самом деле они – произведения искусства для других прохожих. Их, вероятно, тысячи – тех, кто направляется домой, чувствуя себя никчемными неудачниками и не осознавая воздействия, которое они оказали в тот день на других, просто выйдя в мир и встретившись с ними лицом к лицу. Тех, кто не догадывается, что они – прекрасный солнечный зайчик в чьем-то чужом обыденном дне.

Мне нравится представлять, что детали Нью-Йорка, рассыпанные перед тобой для ознакомления, это его способ сказать: «Эта штука, жизнь, которая у тебя есть, – подарок. Я не бетонный. На самом деле я – посадочная площадка для всех жизней, которых ты можешь коснуться».

* * *

У меня и моих соседей не было обычных трудностей, с которыми сталкиваются ньюйоркцы. Не было ожесточенных споров, в каком районе поселиться, выбора квартир через «Крейглист» методом проб и ошибок, страшноватых соседей со странными привычками. Не было рассуждений, которые я наблюдала у своих подруг, вроде: «Ладно… я живу в обувной коробке. Да, это настоящая обувная коробка без окон. И мне придется украсить ее чудесными суккулентами, которые я куплю в «Здоровых продуктах».

Наша квартира уже ждала нас, и за нее было заплачено. То была приятная часть нашего волонтерского года: расходы на жилье покрывались, и нас просили только не тратить больше 25 долларов в неделю. Это оказывается гораздо проще, если подходить к ситуации как к некоему испытанию из «Последнего героя». Имея лишь 25 долларов, можно стать по-настоящему изобретательной.

Я гораздо лучше справилась с задачей не тратить деньги, чем предполагала, но должна приписать эту заслугу книге, которую в то время читала. Во время профориентации руководители программы раздавали нам экземпляры книги «Неотразимая революция». Она была рекомендована к прочтению в наш волонтерский год. Я проглотила ее залпом за летние каникулы. Кто-то другой удовлетворился бы тем, что прочел эту книгу и отложил ее в сторону. Но меня она раскатала, точно катком, и я уже почти составила план: раздать всю свою одежду, перестать носить обувь и перебраться в Уганду, чтобы нянчить сирот. Я была железно уверена, что должна сжечь все свои пожитки, когда переступлю границу Бронкса.


Рекомендуем почитать
ЖЖ Дмитрия Горчева (2001–2004)

Памяти Горчева. Оффлайн-копия ЖЖ dimkin.livejournal.com, 2001-2004 [16+].


Матрица Справедливости

«…Любое человеческое деяние можно разложить в вектор поступков и мотивов. Два фунта невежества, полмили честолюбия, побольше жадности… помножить на матрицу — давало, скажем, потерю овцы, неуважение отца и неурожайный год. В общем, от умножения поступков на матрицу получался вектор награды, или, чаще, наказания».


Варшава, Элохим!

«Варшава, Элохим!» – художественное исследование, в котором автор обращается к историческому ландшафту Второй мировой войны, чтобы разобраться в типологии и формах фанатичной ненависти, в археологии зла, а также в природе простой человеческой веры и любви. Роман о сопротивлении смерти и ее преодолении. Элохим – библейское нарицательное имя Всевышнего. Последними словами Христа на кресте были: «Элахи, Элахи, лама шабактани!» («Боже Мой, Боже Мой, для чего Ты Меня оставил!»).


Марк, выходи!

В спальных районах российских городов раскинулись дворы с детскими площадками, дорожками, лавочками и парковками. Взрослые каждый день проходят здесь, спеша по своим серьезным делам. И вряд ли кто-то из них догадывается, что идут они по территории, которая кому-нибудь принадлежит. В любом дворе есть своя банда, которая этот двор держит. Нет, это не криминальные авторитеты и не скучающие по романтике 90-х обыватели. Это простые пацаны, подростки, которые постигают законы жизни. Они дружат и воюют, делят территорию и гоняют чужаков.


Матани

Детство – целый мир, который мы несем в своем сердце через всю жизнь. И в который никогда не сможем вернуться. Там, в волшебной вселенной Детства, небо и трава были совсем другого цвета. Там мама была такой молодой и счастливой, а бабушка пекла ароматные пироги и рассказывала удивительные сказки. Там каждая радость и каждая печаль были раз и навсегда, потому что – впервые. И глаза были широко открыты каждую секунду, с восторгом глядели вокруг. И душа была открыта нараспашку, и каждый новый знакомый – сразу друг.


Человек у руля

После развода родителей Лиззи, ее старшая сестра, младший брат и лабрадор Дебби вынуждены были перебраться из роскошного лондонского особняка в кривенький деревенский домик. Вокруг луга, просторы и красота, вот только соседи мрачно косятся, еду никто не готовит, стиральная машина взбунтовалась, а мама без продыху пишет пьесы. Лиззи и ее сестра, обеспокоенные, что рано или поздно их определят в детский дом, а маму оставят наедине с ее пьесами, решают взять заботу о будущем на себя. И прежде всего нужно определиться с «человеком у руля», а попросту с мужчиной в доме.