Если ты меня любишь - [7]

Лучше всего было бы исчезнуть после этого куда‑нибудь далеко и надолго, но ведь Лавгуд однозначно поднимет шум (и как это он раньше об этом не подумал?), и в результате он получит на свою голову еще и Поттера, который вполне может взяться за улаживание его проблем. Если бы Поттер не имел привычки вмешиваться во все на свете, он бы его не стал так опасаться. Но, как это ни прискорбно, Мальчик–Который–Выжил имел непревзойденный талант в том, чтобы в последний момент испортить кому угодно всю малину.

Наверное, все могло сложиться иначе…

… Солнечный летний день, легкий ветерок, пение птиц, сильное волнение… У него есть все шансы выдержать этот экзамен, он ведь впервые в жизни готовился к экзамену серьезно. Столько теоретических и практических занятий не могли пройти даром. И вот он подходит к этому зданию, которое ему уже начало сниться по ночам: Фульменгард, древнейшее сооружение из башен и стен в округе, построенное не то в седьмом, не то в шестом веке (какой, интересно, эры?). На ступенях нежатся на солнце его теперешние приятели во главе с Гарри Поттером. Видимо, уже отстрелялись, иначе у Грейнджер был бы далеко не такой беззаботный вид. Внезапно он пожалел о том, что Луны нет с ним сегодня: она обещала отцу поехать с ним за… какое— то длинное название было, с минимальным количеством смысла. Едва он вспомнил о ней, идти внутрь сразу расхотелось.

Одним из замечательных свойств Поттера было то, что он обыкновенно чувствовал смену настроя человеческой души и приходил на помощь. Так произошло и в этот раз: он выступил ему навстречу и, после краткого, но крепкого рукопожатия, начал говорить о том, чем они займутся на следующем курсе, когда будут учиться вместе. Дрейко к этому моменту уже слегка подташнивало, и он мог только согласно кивать в ответ, борясь с желанием развернуться и смыться. Уизли и Грейнджер тоже старались его подбодрить и даже, как ему показалось, вполне искренне. Он спросил у Поттера о его планах на этот день вообще. Черноволосый очкарик глянул на своих друзей и, заручившись их безмолвным согласием, доверительно сообщил, что они планируют удрать из школы и совершить налет на какой‑нибудь безобидный ресторанчик в Косом переулке. Идея была неплохая, и Дрейко уже начал предвкушать будущий ужин, хотя остатки капитала, жалобно позвякивающие в его кармане, красноречиво свидетельствовали о рискованности этого шага.

Двери школы распахнулись, и вышел высокий пожилой человек в темно–красной мантии, на голове его красовалась золотая повязка — знак высшей власти и мудрости. Он поманил Дрейко рукой, не произнося ни слова. Тут уже никакие уговоры и подбадривания помочь не могли: он на ватных ногах поднялся по ступеням и пошел за этим человеком, точно на эшафот.

Позже выяснилось, что «эшафот» было самым подходящим обозначением для того, что произошло на экзамене. В комиссии сидело семь человек, все очень представительного вида, у двоих даже имелись золоченые повязки, и все они, по–видимому, предпочитали сидеть в полумраке. Когда глаза постепенно привыкли к недостатку освещения, Дрейко увидел стол, за которым они сидели, подсвечники на нем и самое страшное — билеты. Нервничая, он поставил сумку на пол, достал палочку, не имея ни малейшего понятия о том, нужно ли было спросить разрешения, и заставил себя приблизиться к столу. Поскольку никто на его действия ничего не возразил, он протянул руку за билетом. Вроде бы все шло, как на обычном экзамене, но это гробовое молчание сгущалось и сильно действовало на его расшатанные нервы.

Он не особенно помнил, куда сел и сколько по времени готовился, но почувствовал, что пора, сам, без какого‑либо намека со стороны строгих и безмолвных людей, сидящих напротив. «В такой обстановке нормально сдать экзамен может разве что Грейнджер», — подумал он, не решаясь поднять голову. В самом деле, и как Поттер и Уизли умудряются не струхнуть перед такими ребятами?

Никто не говорил, что можно начинать, и он начал сам, с некоторым облегчением отметив про себя, что все эти аспекты он проходил, и даже очень неплохо, если учесть, что он все наизусть рассказывал Луне, а тренировался вместе с Поттером и Грейнджер. Однако отсутствие реакции на его ответ становилось крайне подозрительным. Он несколько раз останавливался, якобы для того, чтобы перевести дух, а на самом деле пытался уловить хоть какой‑то намек на одобрение или порицание. Но все тщетно. Когда настало время для демонстрации практических умений, он отважился посмотреть на главу комиссии и слегка оторопел: тот не смотрел на него, а что‑то сосредоточенно читал, на лице его при этом застыло странное, почти сердитое выражение. Дрейко сделал небольшую паузу, скосил глаза на листок перед пожилым волшебником и остолбенел: это было его личное дело. С подробнейшим описанием всего, что происходило в его жизни с момента рождения, с информацией о его родителях и об их роде деятельности… Все стало ясно. Настолько ясно, что дольше оставаться в этой комнате с этими осуждающими каменными лицами потеряло всякий смысл. Конечно, они должны были бы и раньше знать о том, кто он такой, так почему же они допустили его до экзамена? Почему сразу не отклонили заявку? Может, слышали о том, как он проявил себя во Второй Битве? Что ж, по крайней мере, понятно, почему сразу не вышвырнули вон.