Если спросишь, где я - [133]

Дня два тому назад, было часа три, Аманда мне сказала:

— Я книги больше не читаю. У кого на них есть время? — Это было на следующий день после того, как Оливер ушел из дома, и мы сидели в том маленьком кафе в промышленной части города. — Кому охота во все это вникать? — сказала она, помешивая кофе. — Да кто вообще эти книги читает? Ты вот читаешь?

Я покачал головой.

— Ну кто-то же ведь должен их читать. На витрины посмотри, сколько там книг, да еще эти клубы. Кто-то точно читает, — сказала она. — Только кто? Ты таких знаешь? Я — нет.

Вот что она сказала — ни с того ни с сего: мы ведь не о книгах с ней говорили, мы говорили о нашей жизни. Книги тут вообще ни при чем.

— И что же Оливер, когда ты ему рассказала?

И тут я вдруг понимаю, что все, что мы говорим — так осторожно, с такими напряженными лицами, — очень смахивает на то, как говорят люди по телевизору, которых показывают в дневных программах, — смотреть их я никогда не мог, сразу канал переключал.

Аманда опустила глаза и покачала головой, как будто ей не хотелось об этом вспоминать.

— Ты ведь не призналась ему, с кем у тебя роман?

Она снова покачала головой.

— Точно? — Я ждал, когда она оторвет взгляд от своей чашки.

— Я никаких имен не называла, если ты об этом.

— Он сказал, куда поехал и когда вернется? — спросил я и, честное слово, лучше бы я себя не слышал. Это ведь мой сосед, это о нем я сейчас говорю. Оливер Портер. Человек, которого я чуть ли не выжил из собственного дома.

— Куда — не сказал. В какую-то гостиницу. Он сказал, чтобы я собирала вещи и уходила навсегда. Уходила навсегда — так и сказал. Прямо как из Библии процитировал: вон из моего дома, вон из моей жизни, даю тебе неделю. Я так думаю, через неделю он и вернется. Так что, милый мой, нам с тобой надо в самое ближайшее время принимать решение. Надо в темпе что-то придумывать, как нам быть дальше.

Теперь ее очередь смотреть на меня, и я знаю, чего она от меня ждала: намека на то, что у нас с ней все всерьез и надолго.

— Неделя, — сказал я. И стал смотреть на остывший кофе. За очень короткое время много всего произошло, и теперь мы пытались все это переварить. За несколько месяцев флирт плавно перетек в любовь, и мы стали встречаться в дневное время, — даже не знаю, задумывались мы тогда о длительных отношениях или нет. Как бы то ни было, но кашу мы заварили — не расхлебаешь. Вот уж никогда в жизни не думали, что среди белого дня придется прятаться в каком-то кафе и решать такие вот проблемы.

Я поднял глаза, и Аманда принялась снова помешивать кофе. Она все мешала и мешала, без остановки. Я дотронулся до ее руки, и ложка выскользнула у нее из пальцев. Она взяла ее и опять стала мешать. Вот сидим мы себе за столиком под флуоресцентными огнями, пьем кофе в какой-то задрипанной кафешке — пьем, как все, кофе. Такие же, как все вокруг, люди… Но я беру Аманду за руку — и всё меняется.

Вики спит все так же, на своей половине кровати, а я спускаюсь вниз. Хочу согреть себе молока. Раньше, когда не мог заснуть, я обычно пил виски, но потом завязал. Теперь ничего крепче горячего молока. В те дни, когда я прикладывался к виски, я просыпался посреди ночи от жуткой жажды. Но на этот случай у меня все было продумано: я, всегда держал в холодильнике бутылку воды. Просыпался с диким сушняком, весь в испарине с головы до ног, — и плелся на кухню, а там в холодильнике у меня была припасена бутылка холодной воды. Я выпивал ее всю, до последней капли, почти целый литр. Иногда пил из стакана, правда, не часто. И вдруг внезапно снова пьянел, и меня начинало мотать по кухне. Я все никак не могу взять в толк, в чем тут дело: вроде трезвый и — оп — через минуту уже развезло.

Вообще, как говорила Молли, пьянство — неотъемлемая часть моей судьбы. А в судьбу она верила свято.

От недосыпа я зверею. Я бы все что угодно отдал, лишь бы заснуть и спать сном праведника.

И почему нам так нужен сон? Почему в момент всяких кризисных ситуаций мы то совсем не спим, то не можем проснуться? Вот, например, когда с отцом случился инсульт. Он очнулся, проведя семь дней и ночей в коме, на больничной койке, и невозмутимо так со всеми в палате поздоровался. А потом отыскал меня взглядом и сказал: «Привет, сынок». А через пять минут умер. Вот так вот взял и умер. Но все то время, пока отец был в коме, я не раздевался и не ложился спать. Я, может, и спал урывками, сидя в кресле в приемной, но так ни разу и не лег в постель и не поспал по-человечески.

А вот другой пример. Около года тому назад я узнал, что Вики с кем-то встречается. Когда я об этом услышал, то вместо того, чтобы выяснять отношения, пошел лег. Я провалялся в постели несколько дней, может, неделю, точно не помню. То есть я, конечно, вставал иногда, в туалет, ну или там на кухню, чтобы сделать сэндвич. Днем я даже в гостиную выходил в пижаме, газеты пытался читать. Но тут же засыпал — сидя в кресле. Потом шевельнусь, открою глаза — и обратно в постель, и опять дрыхнуть. Все никак не мог выспаться.

Потом все прошло. Утряслось как-то. Вики бросила своего дружка, или он ее бросил — до сих пор не знаю. Я знаю одно: на какое-то время она от меня ушла, а потом опять вернулась. А теперь у меня такое чувство, что на этот раз ничего не утрясется. Теперь все по-другому. Оливер поставил Аманде ультиматум.