— Всё равно мы машину слышали, — заспорила Томка. — Целый час назад. Вон какой букетище успели собрать. — Она показала букет. — А подснежников ещё мало.
— Вы гуляете давно? — спросил штатский.
— Около часа, — ответил Костя.
— А сколько сейчас времени? — спросил до сих пор молчавший Матвей.
Инспектор отогнул обшлаг гимнастёрки:
— Без десяти минут шестнадцать часов, то есть, значит, четыре без десяти.
— Ну, так мы здесь гуляем ровно сорок пять минут, — сказал Матвей.
— Откуда такая точность? — штатский выпрыгнул из люльки. — Хоть ноги пока размять…
— Потому что когда мы были в раздевалке, — сказал Матвей, — надевали пальто, на часах было три часа, то есть пятнадцать часов, я видел. Минут пять мы бежали досюда. Ну, и здесь, значит, ходим сорок пять минут. Конечно, не всё время возле этого столба, где сейчас стоим.
— Молодец, — сказал штатский.
— Та-ак, — протянул инспектор. — Значит, грузовик проезжал тут минут сорок — тридцать пять назад… А номер машины вы случайно не заметили? — спросил он безнадёжным тоном.
— Мы не знали, что надо, — смущённо сказал Костя.
— Она быстро поехала, — сказал Воронков.
— Номер Це эс восемьдесят один ноль девять, — отчеканил Матвей.
— Как? Как? — инспектор поспешно вытащил планшетку из сумки на боку и мигом записал.
— Це эс восемьдесят один ноль девять! — повторил Матвей.
— А ты не ошибаешься? — спросил штатский.
— Матвей никогда не ошибается, если цифры, — обиженно заявила Томка.
— Никогда-никогда! — подтвердила Маруся.
— Ну, молодец, если так, — похвалил инспектор. — Как ты его назвала, девочка?
— Матвеем его зовут, — сказала Томка.
— А фамилия твоя как, Матвей? — спросил штатский.
— Горбенко.
Томка приблизилась к парню в штатском и потянула его за рукав. Парень пригнулся к ней.
— Только про мать не спрашивайте! — шепнула Томка. — Нельзя его про мать спрашивать: она помершая.
— Ну-ну, — смутился парень, — а я и правда хотел… — Он покосился на Матвея и громко спросил: — А вы откуда, ребята?
— Из интерната. Вон там внизу, — показал Костя рукой.
— Садись! — сказал инспектор и сам уселся на сиденье мотоцикла. — Бывайте, ребята! Спасибо.
Едва штатский поместился в люльке и махнул ребятам рукой, мотоцикл взревел и в одну секунду скрылся в тумане.
— И как ты номер запомнил? — спросил Костя Матвея. — Мне и ни к чему.
— А как его не запомнить? — удивился Матвей. — Ты, наверно, просто не посмотрел. Там четыре цифры в этом номере: восемь, один, ноль и девять. Сложи первые две цифры — будет девять. Значит, первая часть номера, до чёрточки, равна второй части, после чёрточки, потому что ноль не считается. Разделим первые два числа на третье и четвёртое, первую часть номера на вторую, восемьдесят один на ноль девять — опять получится девятка. А все четыре цифры сложи — будет восемнадцать, те же восемьдесят один, только цифры стоят наоборот. Вот какой номер интересный! Как же его не запомнить?
— Вот как ты запомнил! — с уважением сказал Костя. — Со значением, выходит, запомнил.
— Ох, уж этот Матвейка, Математейка! — Томка покачала головой из стороны в сторону. — И где только он не увидит какое-то значение, этот Матвейка! Вот опоздаем мы на самоподготовку, так будет нам от Любовь Андреевны значение! — Она сдёрнула берет с головы Воронкова и с хохотом помчалась вниз по склону. Ребята побежали за ней.
Пятиклассницы, подружки Стеши Федотовой, на уроках часто поглядывали на Стешу с тревогой. Боялись, как бы она не уснула за партой. Ведь каждое утро встаёт в шесть часов, а то и в половине шестого. Вскакивает безо всякого будильника и сразу бежит в балку. И никак её не удержать.
Спустившись в балку, Стеша забиралась поглубже в кусты и замирала. Балка звенела птичьими голосами. Не только синицы, дрозды, зяблики, щеглы, малиновки и зеленушки сновали в уже крупной листве. Несравненный певец соловей каждое утро и каждый вечер выводил свои сложные, переливчатые рулады в ветвях бузины. А вскоре тонкий беспомощный писк стал слышен из гнёзд: вылуплялись птенцы.
Сладкий запах цветущих черешен, абрикосов и яблонь стоял над плодовым участком интерната. Весна! Короткая и яркая крымская весна поднималась от морского побережья в горы. Не прошло и недели, как затопила она всё вокруг, а в нижнем поясе, у самого моря, дышала уже знойным летом.
На Матвея весна подействовала неожиданным образом: он вдруг увлёкся физкультурой. К тому же отличным физкультурником был Костя Жуков, а Матвей с некоторых пор во всём хотел быть похожим на Костю.
За последнее время Матвей сильно вытянулся. Худой, долговязый, чернявый, он, сжав зубы, неловко карабкался по столбу, цеплялся за перекладину и… сваливался оттуда. Ребята хохотали. Но не над неловкостью Матвея, а над его хвастовством. Почему-то Матвей был убеждён, что физкультурные упражнения получаются у него превосходно.
Поднявшись с земли, красный и сияющий, он спрашивал хвастливо:
— Правда, я здо́рово влез?
— Потрясающе! — со вздохом говорила преподавательница физкультуры Инна Николаевна. — Будь в тебе побольше веса, ты задавил бы Женю Сергеева. Ведь почти ему на голову свалился.
Девочки часто удивлялись:
— Почему ты, Матвейка, никогда не хвастаешься, что так здо́рово задачки решаешь?