Если небо молчит - [24]

Максим даже вспомнить не мог, когда еще на него разом обрушивалось столько напастей. Оставалось только надеяться, что они отстанут и уйдут, как ушел в небытие этот мерзкий, проклятый день.

На следующее утро блондинка пришла к нему в палату с большим пакетом фруктов.

– Простите меня, – пробормотала она, с ужасом разглядывая распухшее и посиневшее лицо Танкована. – Это все из-за моей близорукости. Я разбила очки, а заказать новые не успела.

У Максима кружилась голова, и он едва ворочал языком.

– Вы-то как? В порядке? Сильно ушиблись?

– До свадьбы заживет, – виновато улыбаясь, заверила девушка.

– Значит, вы не замужем, – машинально констатировал Максим, а про себя подумал: «Немудрено».

Блондинка оказалась не страшненькой, но и не красавицей. Про таких говорят: «На любителя». Невысокого роста, худая, с небольшой, едва угадываемой под топиком грудью, с простым, незапоминающимся лицом, которое досадно портила крупная родинка под носом, в тяжелых, излишне строгих очках с узкими прямоугольными стеклами, она была похожа на библиотекаря из провинциального городка, которая стесняется того, что она умнее окружающих, и поэтому заранее боится мужчин.

– Мне бы хотелось загладить вину перед вами, – произнесла девушка, пристроив пакет с фруктами на тумбочке. – Что мне сделать для этого?

«Исчезнуть», – мысленно ответил Максим, а вслух поинтересовался:

– Как вас зовут?

– Татьяна.

– Вот что, Татьяна. – Он облизал сухие губы и приподнялся на подушке. – Вам не нужно чувствовать себя виноватой. Я не держу на вас зла и не таю обиды. Постарайтесь в будущем не забывать очки, когда выходите из дома. Прощайте.

Она закусила губу.

– До свидания. На всякий случай оставляю вам свою визитную карточку. Если что-то понадобится – обращайтесь смело. – Татьяна протянула Максиму прямоугольник плотной, дорогой бумаги цвета кофе с молоком. – Поправляйтесь.

И девушка ушла.

– Адвокатское бюро «Глуз энд партнерс», – вслух прочитал Танкован. – Михеева Татьяна, экзекьютив директор… – Он вздохнул и положил визитку на край тумбочки, рядом с пакетом, принесенным блондинкой. – Надеюсь, что адвокаты мне не понадобятся… – Потом скривился и добавил: – Если с работодателем не придется судиться.

Накануне вечером Максим позвонил Лиснянской. Он едва шевелил губами и, превозмогая слабость и подкатывающую дурноту, пролепетал в трубку:

– Анна Ильинична… Простите, что подвел вас… Я попал в больницу с переломами и сотрясением мозга… Авария…

– Ты очень расстроил меня, Танкован, – сухо ответила Лиснянская. – При любом форс-мажоре предупреждать начальство следует незамедлительно. А сейчас уже девять вечера. Я успела приготовить приказ о твоем увольнении.

– Анна Ильинична! – взмолился Максим. – Не делайте этого, прошу вас! Я не мог позвонить раньше, я потерял сознание!

– Ты не сознание, ты совесть свою потерял! – тоном капитана Жеглова резюмировала начальница. – Сначала предпочитаешь моему обществу какую-то шибко важную встречу неизвестно с кем, а потом, войдя во вкус, и вовсе плюешь на работу! И все ради чего? Свидание для тебя важнее карьеры? Что на весах, подумай!

– Вы о чем вообще? – опешил Максим. – Я в больнице! Это легко проверить.

– Проверю, – пообещала Лиснянская. – И решу, что с тобой делать.

Морщась от головокружения и подступающей к горлу тошноты, Максим лежал на спине и брезгливо косился на молоденькую медсестру, которая меняла больному судно.

«Чудная профессия, – размышлял он. – Целый день выносить горшки, нюхать фекалии и тыкать клизмой в волосатые задницы. И ко всему, получать за это сущие гроши!»

Кажется, ему кто-то говорил, что Марго работает дежурной медсестрой в сыроярской больнице. Отличный выбор! Если уж в столице такие вонючие «утки» и такая мерзкая, отвратительная обстановка, то что говорить о провинции! Говно, конечно, везде пахнет одинаково, но все же… Здесь – затхлость и равнодушие, как на конвейере по ощипу кур, а что в Москве – убожество, в Сыром Яру – роскошь.

Наблюдая за медсестрой, Максим сочувственно вздохнул. Ведь симпатичная девчонка, не инвалид, не изгой, а целыми сутками ковыряется в чужих испражнениях. Вот она с видимым усилием повернула больного на бок и, смочив губку в тазу с каким-то отвратительным настоем, быстро протирает ему промежность. Вонь такая, что глаза слезятся! У этого несчастного, что уже третий день живет жизнью овоща, видимо, нет за душой ни копейки. А родные – хороши! И сиделку не наняли, и сами побрезговали дневать здесь с губкой да с тазиком. Этой молоденькой дурехе посулили сто рублей, и она теперь вынуждена, бледнея от отвращения, мыть и обхаживать кусок дерьма весом в центнер.

На мгновение Максиму показалось, что прежнюю медсестру сменила другая. Исчезли русые косички и вздернутый нос, пропали, словно не были, крошечные губки и большие зеленые глаза. На их месте появился знакомый образ: темные шелковистые волосы, грустная улыбка, задумчивый синий взгляд.

Марго!

Танкован рывком сел в кровати. Маргарита заботливо протирала больному дебелые ягодицы, сморщенную коричневую мошонку, тучные волосатые ноги. Она отжимала губку в воняющий тухлятиной таз, смачивала опять и терла, терла, терла…