Если надо-порвем НАТО - [38]

Делать было нечего – надо спасать не только свою собственную шкуру, но и шкурки своих товарищей. Алексей выставил ладонь вперед и попросил у людей только три секунды. Офигевшие, но не желающие расставаться со здоровьем и испытывать боль представители «Гринписа», ОБСЕ и свободные журналисты замерли.

Леха ударом кулака отправил в глубокий нокаут Евгения, пролетевшего после апперкота пару метров и врезавшегося в толпу, подбежал к привязанным к столбу жертвам репрессий, поднял ствол с козлов и начал им размахивать, разгоняя вокруг себя людей. Очень многие попали под удар. И после того, как раздался хруст костей и предсмертные крики, толпа аборигенов бросилась врассыпную, сметая непрогоревшие кострища и подпаливая пятки. Самые смелые оттаскивали раненых, орущих благим матом, несмотря на алкогольную анестезию, и грозились со второго захода выпотрошить Леху.

Повертев над головой дубьем с привязанными к нему пленниками, Простаков положил его обратно в козлы и, тяжело дыша, стал оглядываться. Никого, пустая поляна. Только Витек стоит на коленях и трясется.

– Ты чего? – подошел к нему Леха.

– Да вот, думаю, хорошо, что ты меня не задел.

Илья Муромец взглянул на часы Резинкина.

– До вечерней поверки осталось двадцать минут. Мы не успеем.

Фрол пожаловался:

– Слушай, мы целый день тут привязанные, у меня ноги отекли.

Отлепили пластырь и со рта Глашки. Она тут же завизжала, потом сделала несколько глотков, успокоилась и, наклонив голову набок, замерла.

– Ну вот, у нее, наверное, обморок, – сообщил Леха, похлопав девчонку по щеке; при этом голова ее, свесившаяся в сторону земли, несколько раз дернулась наверх и снова вниз. – Ни фига, ничего не чувствует.

– Давайте по-быстренькому выбираться отсюда!

Послышался топот и матерные крики.

– Это бегут к нам! – Леха подтолкнул Резинкина к дальнему, явно более легкому концу бревна. – Подсаживайся под козлы, поднимай бревно и бежим!

Леха сам взвалил на себя тяжелый конец, тот, ближе к которому были привязаны пленники, и парочка понеслась к лесу, благо с каждым мгновением становилось все темнее и темнее. Резинкин, пробежав метров пятьдесят, кряхтя и пыхтя, сообщил Лехе, что он больше не может. На что здоровый бугай посоветовал забыть «не могу» на ближайшие двадцать минут.

Кое-как они вломились в кустарник, и тут Фрол начал ойкать и материться.

– Вы, уроды, вы мне всю рожу поцарапали ветками!

Глашка присоединилась к нему:

– Осторожнее, придурки! Осторожнее! Вы не представляете, как это больно!

– Лучше бы спасибо сказали, – бормотал Простаков, таща на себе тяжеленную ношу и подгоняя держащегося за хвост столба Витька. – Лягушек живых не наелись, и то хорошо. А то эти французские казни, они мне не по душе. Как думаете, мужики, убил я там кого-нибудь?

– Да не боись, они живучие – наркоманы, проститутки.

– Кого ты назвал проституткой?! – взвизгнула Глаша и тут же получила веткой по башке. – А-а! – воскликнула она.

– Вот-вот, – Леха улыбался в темноте, – не рыпайся и не повизгивай.

Шли быстро.

– Слушай, может, развяжем меня? – предложил Валетов. – А то уж веревки больно кожу трут.

– Молчи, мы должны успеть до начала вечерней поверки. Если облажаемся, нам лейтенант вставит, а ему – комбат. Понял? Из-за тебя, из-за урода, будут все трахаться. Кстати, что вы там делали столько времени? Неужели уйти было нельзя?

Валетов молчал. Резинкин, держа свой конец, начал хохотать. Глаша возмутилась:

– Ну и что тут такого? Ты что, маленький, что ли? Задержались немного.

– Валетов! – Леха все прекрасно понял. – Ты придурок, тебя вообще отвязывать от этого столба не надо!

Продравшись сквозь лесочек, команда спасения выбралась на поляну, где уже были построены все четыре взвода.

И надо же такой херне случиться – Стойлохряков сам приехал проверить, все ли вверенные ему тела в строю. Он лично начал идти вдоль строя русского взвода, придирчиво оглядывая форму солдат.

Так, Простакова нет, уже залет. Разведчики старшего лейтенанта Бекетова, красавцы один к одному, приятно смотреть. И Резинкина нет. Ну, химики...

Вот и конец строя...

На месте последнего, где обычно фиксировался Валетов, стоит столб. К столбу прикручена голая девка. Лицо знакомое. Сиськи через веревки торчат. Смотрит на него, не моргая. А глаза красивые, тоже стоял бы и смотрел. Были бы у нее руки свободны, еще бы и честь отдала. По бокам от столба и немного сзади стоят Простаков с Резинкиным. Поддерживают привязанную даму, чтоб не рухнула.

– Это что такое!! – возмутился Стойлохряков, отступая на два шага назад и обращаясь к Мудрецкому.

Тот лупает глазами, будто в первый раз увидел. Простаков подает голос:

– Извините, товарищ подполковник. – И, не дожидаясь утвердительного ответа, поворачивает столб на сто восемьдесят градусов. – Вот! – он показывает толстым пальцем на маленького мальчика. – Вот Валетов. Рядовой Валетов. Видите, товарищ подполковник? У нас полный состав, все на месте. Он немного веревками перевязан. Как было, так и взяли.

Глядя на столб в конце строя и болтающиеся в воздухе ноги тридцать шестого размера, Стойлохряков раздувал от негодования щеки и ноздри:

– Нет, ты лучше поверни в обратную сторону, я буду на голую девушку смотреть.