Если бы знать... - [94]

С чего я начала, и куда пришла… Да, у войны не женское лицо.

Появилось много хороших рецензий. Но снова и труппа, и «театральная общественность», — делились на лагеря или группировки и оценивали эти рецензии не по сути спектакля, а как «успех» или «неуспех», «победа» или «непобеда» Эфроса в работе с коллективом на Таганке. Сам спектакль мало кого интересовал — занимались одним: а не написаны ли, мол, эти хорошие рецензии по указке… «партии и правительства». Это, конечно, было чистой ерундой, но «театральная общественность» волновалась, и споры продолжались.

* * *

Оленька, привет!

Сижу у моря! Вы можете себе представить — я сижу у моря! Я уже не помню себя на отдыхе. Дача — это относительный отдых, так как все время Москва отвлекает, да и тысяча домашних забот. Особенно в последнее время. А тут — море!

И еще — залив с другой стороны дома. Справа — море. Слева — залив! Мы с Наташей пришли на залив в первый день и обалдело смотрели. Мы решили, что это море. Но потом намочили палец и засунули его в рот, чтобы понять — вода соленая или нет. Оказалось — пресная. Тогда мы вышли на дорогу и прохожего спросили: а где море?

Он посмотрел на нас, как на сумасшедших, и показал рукой в другую сторону. Тогда мы пошли в гору и поняли, что море с заливом нельзя перепутать, когда его наконец увидишь. Сейчас пишу это и вдруг вспомнил, что Вашего адреса точно не помню. Как-то на скорую руку расспросил Вас, а не запомнил. Но, может быть, что-нибудь соображу.

Я тут еще пишу статью в «Литературку» в ответ на статью Захарова[37]. Его статья очень хорошая, но я придумал, как расширить ее смысл. Конечно, все время живу мыслями о прошлой работе и о будущей. Хотя утомленность такая, что кажется — никогда не воскреснет новый интерес. Даже представить себе не могу, что снова придется напрягать всю волю. Я знаю только одно — следует быть спокойным, так как только в этом случае приходят правильные решения.

Очень хочу, чтобы Вы хорошо отдохнули и чтобы тоже приобрели спокойствие… Надо учиться быть спокойной и объективной.

Конечно, не все так гладко, как хотелось бы, но у кого — все гладко?!

Когда я вспоминаю о Бронной, у меня горло перехватывает… И хотя мы лишились репертуара, мы лишились и той гадости, которой были окружены. Надо теперь делать что-то новое. «Наполеона» хорошо бы сделать совсем в другой редакции и попробовать Бортника, конечно, не порывая с Ульяновым.

Тут я дважды ходил в кино: «Полевой роман» и «Жестокий романс». Первый мне не понравился своей выдуманностью, а второй просто взбесил своим хамством. М., П. — это все разнузданные хамы. Я не мог заснуть полночи.

Мы тут сушим грибы и вялим рыбу. Привезу Вам одну маленькую вяленую рыбку. Остальное — съем сам. Из Москвы тут Лева Устинов (оказалось — очень хороший человек) и Георгий Семенов — прозаик. Тоже — хороший. Вот и все новости.

Будьте здоровы.

Ваш Эфрос

* * *

Передо мной лежит книжечка Л. В. Зотовой «Дневник театрального чиновника». Прелюбопытная. Взгляд чиновника из «недр» Министерства культуры. По смыслу — это хроника идеологической войны чиновников с творческой интеллигенцией. Не могу себе отказать в том, чтобы не процитировать несколько записей 1967–1968 годов, касающихся А. В. Эфроса. Это как раз то время, когда А. В. сняли с поста главного режиссера театра Ленком и когда — уже на Малой Бронной — он «сдавал» «Три сестры», свой первый спектакль в новом для него театре.

2 декабря 1967 г.

(Речь идет о втором просмотре «Трех сестер» Министерством культуры. — О. Я.)

«Спектакль меня опять захватил, — пишет автор в своем „Дневнике“, — опять ревела, а четвертый акт, наверное, действительно лучший. А Любимов сказал Львову-Анохину, что Чехов — плохой драматург и что он никому не нужен, и что это ни к чему, и ему не нравится».

И в примечании — о том, что 18 января 1968 года в газете «Советская культура» была напечатана статья о «Трех сестрах» Ю. Дмитриева, «не оставившего от спектакля камня на камне».

30 сентября 1967 г.

«Как-то все стыдно, как будто я участвую в неприличной игре… Кругом сплетни, зависть, злость, ненависть». (В Министерстве культуры. — О. Я.)

25 января 1968 г.

«Голдобин[38] рассказывал: „Мы (т. е. Тарасов[39]) сказали все, в том числе критические замечания, и, в частности, выразили свое отрицательное отношение к „Трем сестрам“, обиженный судьбой Эфрос хмурился, но не выступил“. И что, мол, все выступавшие и другие участники[40] остались очень довольны…»

29 января 1968 г.

«Шумов[41] получил от Тарасова анонимный стихотворный пасквиль на „Три сестры“ и всем его совал, и меня очень порадовал Спектор (зам директора Театра Вахтангова), который, узнав, что это анонимка, отказался его читать. Это было как пощечина Шумову. Это мерзость, но, так как приходится все записывать, привожу и его, как свидетельство травли и со стороны „творческой интеллигенции“, причем трусливое, без подписи, чиновничьи-то фамилии известны».

(Известны ли? Или известны только как персонажи травли Эфроса, Ефремова, Фоменко, Захарова и др.?! — О. Я.)

1 февраля 1968 г.

(Конференция в ВТО. После выступления А. В. Эфроса. — О. Я