Если бы знать... - [124]

Но и после этого Игорь неоднократно попадал в больницу. Мы прошли с ним через шесть больниц, от и до. Года за полтора до смерти с большим трудом подняли его после инсульта. Дежурили круглосуточно: брат и — по ночам — сиделка. Врачей приходилось привозить домой.

Как только выдавались свободные дни, я забирала Игоря к себе, на все праздники: Новый год, 1 мая, его дни рождения, — вплоть до последнего времени. Он был со мной не только в праздники, но и без праздников — когда семья брата съезжала на дачу, я старалась, чтобы он побыл у нас. В его комнате ничего не изменилось, соседи шутили: «Загорелся вечером свет — значит, Игорь у вас».

В последний раз, когда он был дома, я с большим трудом пыталась его переодеть для прогулки, и он сказал: «Что, тяжело тебе?» Я говорю: «Ну ты же такой большой, а я маленькая. Лучше бы было наоборот». Он улыбался.

Мы часто чувствовали друг друга на расстоянии.

Как-то я была на гастролях в Прибалтике, а Игорь первый раз летом остался на попечении своего брата, на даче под Москвой.

Мне пришлось прилететь на один день в Москву, чтобы получить госпремию. Я еле успела с самолета в Кремль. Вручение, поздравления, банкет…

Всю ночь в дороге, дома была часам к пяти вечера. Думаю, отосплюсь. И вдруг поздно вечером звонят родственники Игоря: в семь часов он ушел с дачи. А уже одиннадцать! Как же так, почему раньше не позвонили?!

Я начала обзванивать все отделения милиции: центральную, областную, ногинскую, черноголовскую. У дачи точного адреса нет, поселок — и всё. Плачу, объясняю, что это тот самый Нетто, найдите, помогите, он не ориентируется, уже темно, может заблудиться, он ушел четыре часа назад… Ну просто скулю, и ноги уже стали отниматься. Продолжаю звонить по милициям, не знаю куда бежать. Уже пять часов, как он пропал.

И вдруг около часа ночи — звонок в дверь: «Открывай, свои!» Боже! Как он добрался до дома? Оттуда добираться на трех видах транспорта, и сколько раз я там ни была, никогда не находила нужного автобуса, только по бумажке. И как почувствовал, что я появилась в Москве?! Ключей у него не было. Уезжая, оставила ему записочку: куда уехала и когда вернусь. А этот мой приезд был неожиданным для меня самой.

Он так устал, что не мог вымолвить ни слова. На чем приехал? — Но на все мои вопросы отвечал: «Да». От усталости даже уснуть не мог. Я так и не узнала, где он был в течение шести часов. Кто его подвез? Или всю дорогу пешком шел? Больной, в тапочках, в халате, без денег, без ключей…

Жизнь Игоря оборвало не основное заболевание. Причина смерти, по словам завреанимацией Мостового, «запущенная нелеченная пневмония». А официальный диагноз при поступлении: «медикаментозно спровоцированная почечная недостаточность, повлекшая за собой легочную, сердечно-сосудистую недостаточность, паралич дыхательной системы плюс пневмония», а уж об эпикризе и говорить нечего: все нарушено, отек легких и т. д. Выговаривать страшно…

Все понимаю — болезнь тяжелая, неизлечимая, прогрессирующая, — но смириться с тем, что он ушел из жизни из-за нелеченной пневмонии и из-за передозировки какого-то препарата «дриптана» — не могу. Я потеряла не мужа, а ребенка, который не мог пожаловаться, отвести руку с лекарством и попросить нужное ему.

И вот хожу и задаю вопросы себе и врачам.

Почему его оставили без медицинской помощи? Почему двенадцатого марта после терапевта не был вызван невропатолог?

Почему, если он заболел в понедельник, «скорую» вызвали только в среду?

Почему в среду в коматозном состоянии «скорая помощь» его не увезла?

Почему, когда я, неожиданно для себя, ничего не зная, прибежала в четверг и заставила, — только тогда «скорая» увезла его в реанимацию?

Почему ему давали в возрастающих дозах препарат, который спровоцировал интоксикацию всех органов?

Почему врачи в реанимации каждую смену говорили: «Нам ничего не нужно, мы справляемся»?

Почему, когда я на третий день вошла в реанимацию, капельница не работала, кислород не был включен?

На все «почему» мне ответили. И остаются одни «если бы»…

Если бы он не пробыл на улице два часа, не было бы пневмонии…

Если бы вызвать врачей в первый день…

Если бы мне позвонили в понедельник…

Если бы я приехала не в четверг, а в понедельник…

Если бы я заранее прочла аннотацию этого неизвестного мне препарата….

Если бы раньше вызвала консультанта…

Если бы увезла его в другую реанимацию…

Если бы врачи сказали в первый же день, что нет надежды…

Если бы настояла и осталась в реанимации с самого его приезда…

Если бы, если бы, если бы… На которые не будет ответа, и с этим мне жить всю оставшуюся жизнь. Если бы!!!..

И все-таки я разгадала ту длинную фразу, не понятую мною вначале, которую он повторял недвигающимся языком: «Оля, я очень плохо себя чувствую». Он просил о помощи. Надеялся… Господи, что же это?!..

Не знаю, зачем я это все пишу, не знаю…

Из дневника. Берлин. 2000

Я в Берлине, у врача. Голос «Свободы»: умерла Алла Балтер. Как там Эмма[55]? Весь тот год от близкого человека по капле уходила жизнь. Где он брал силы?

К одному прощание приходит раньше, к другому — позже. Теперь мы сравнялись в горе, а со временем будем еще «равнее». Один раньше, другой позже. Пришла очередь поколения. И еще: лучшие уходят раньше. А что, написать бы такую книгу: «Как мы умирали». Надо, видимо, больше любить себя, чтобы не было хотя бы нелепых смертей. Женя Дворжецкий — нажал на газ вместо тормоза. Григорий Горин — врач, умер по недосмотру врачей. Алла Ларионова — инфаркт, концерт, смерть. Закономерность.