Если бы ты был здесь - [87]

– Мисс О’Тул, – прерывает меня директор учреждения. – Вы хотите увезти вашу мать из нашего учреждения?

– Я… что?

– Могу заверить вас, что о ней хорошо заботятся. Я знаю, что в последнее время в связи с ковидом в новостях все чаще упоминаются различные медицинские учреждения, но у нас не зафиксировано ни одного случая заболевания, и мы очень бдительно…

Мое сердце начинает бешено колотиться в груди.

– Ни одного случая, – повторяю я.

– Да.

– Моя мать жива.

Директор «Гринс» отвечает не сразу.

– Мисс О’Тул, – мягко говорит она, – почему вы считаете иначе?

Телефон выпадает у меня из рук, я закрываю лицо руками и плачу навзрыд.

Какие события из тех, что мне известны, на самом деле не случились?

Если моя мать жива, если я никогда не была на Галапагосах, есть ли еще что-то, во что я верю как в свершившийся факт, но что не является правдой?

Скажем… есть ли у меня работа?

Я захожу в свою электронную почту, чего прежде всячески избегала, поскольку моим глазам по-прежнему трудно сфокусироваться на крошечных буквах на экране телефона, и обнаруживаю такое огромное количество непрочитанных сообщений, что мне становится дурно.

Но прежде чем я успеваю приступить к поиску непрочитанных писем со своей работы, приходит сообщение от Финна со ссылкой на Zoom и смайликом в виде сердечка. Прошло уже целых два дня – два бесконечно долгих дня – с тех пор, как мы виделись и разговаривали с ним в последний раз, так как все это время он работал. Я тут же нажимаю на ссылку. Впервые я вижу лицо Финна без маски и замечаю синяки у него на переносице. По мокрым волосам я определяю, что он, вероятно, совсем недавно принимал душ. При виде меня лицо Финна озаряется радостью.

– Почему ты не сказал, что моя мать жива? – выпаливаю я.

– А почему бы ей не быть живой? – недоуменно спрашивает Финн.

– Потому что, когда я была… под действием успокоительного, то думала, что она умерла!

– Боже мой, Диана! – выдыхает он.

– Я звонила ей по FaceTime, она тогда едва дышала! – поясняю я. – А потом она… – Я не в силах закончить фразу, боясь сглазить это неожиданное воскрешение. – Я спрашивала тебя о ней, когда впервые пришла в себя. Ты сказал, что обо всем позаботишься. Поэтому я и решила, что ты в курсе произошедшего. Что ты разговаривал с Центром по уходу за больными деменцией, похоронным бюро и прочими службами.

– Ну… – неуверенно начинает Финн, – нет худа без добра, так?

– Когда я думала, что она умерла, то не чувствовала ровным счетом ничего. Я считала себя монстром.

– Может быть, ты ничего не почувствовала, потому что на каком-то подсознательном уровне знала, что это неправда…

– Мне происходящее казалось правдой, – огрызаюсь я, делая ударение на первом слове, после чего вытираю заплаканные глаза. – Я хочу навестить ее.

– Хорошо. Мы непременно это сделаем.

– Я бы хотела поехать к ней одна.

– В таком случае у тебя появилась еще одна причина поскорее прийти в норму. – Тон Финна становится более мягким. – Как продвигается твоя реабилитация?

– Это настоящая пытка, – отвечаю я, все еще шмыгая носом. – Каждый дюйм моего тела болит. Мне положили под простыни специальный пластик, поэтому я вся издергалась.

– Уверен, ты там долго не задержишься, – подбадривает меня Финн. – Обычно требуется в три раза больше времени, чтобы вернуться в исходное состояние до интубации. В твоем случае это всего пятнадцать дней.

– Физиотерапевт заверила меня, что я справлюсь за две недели.

– Ты всегда была девочкой-отличницей.

Я вглядываюсь в лицо Финна.

– Тебя кто-то ударил? – Я показываю на своем лице место, где заметила у него синяки.

– Это от маски, – поясняет он. – Она должна прилегать к лицу очень плотно, чтобы мы не заразились. Я ее даже не замечаю. Возможно потому, что вообще не снимаю эту чертову маску.

Внезапно мне становится стыдно. Я набросилась на Финна сразу же, как увидела на экране его лицо, почти обвинив его в утаивании информации о том, что моя мать жива и здорова. Откуда ему было знать, что я считаю иначе? Плюс, учитывая, какое место мать занимала в моей жизни, ее здоровье никак не могло стать не то что первым, но даже пятидесятым пунктом в списке вопросов, которые Финн кинулся бы обсуждать со мной, когда я пришла в себя после ИВЛ.

– Я не спросила, как прошел твой день, – пытаюсь я загладить свою вину.

Что-то в выражении лица Финна тут же меняется. На него словно бы опускается тень. Но не для того, чтобы оградиться от меня, а для того, чтобы оградить его от необходимости возвращаться туда, куда возвращаться ему, по-видимому, совсем не хочется.

– Главное, что он уже прошел, – отзывается Финн. – Это, пожалуй, все, что я могу сказать по этому поводу. – Внезапно его губы растягиваются в улыбке, а глаза вновь загораются. – Я тут подумал… Нам обоим сейчас не помешало бы немного расслабиться.

Я устраиваюсь поудобнее в постели, сворачиваясь калачиком на боку, и кладу телефон рядом с собой на подушку.

– Что-то связанное с ванной? Пожалуйста, скажи, что это что-то связанное с ванной, – молю я.

Финн смеется:

– Я имел в виду, скорее… какое-нибудь порно.

У меня отвисает челюсть.

– Что? Нет! – возмущаюсь я. – В любую минуту сюда может кто-нибудь войти…