Если бы ты был здесь - [55]

Я задумываюсь над тем, не стоит ли мне вмешаться в отношения Беатрис и Габриэля. Со стороны кажется, что они просто недопонимают друг друга. Но потом я решаю, что, пожалуй, не имею права вмешиваться в чужие отношения, пока не разберусь в собственных.

Электронные письма Финна становятся с каждым разом все короче и отчаяннее.

Уже дважды я просыпалась среди ночи оттого, что, как мне казалось, слышала голос матери.

– Когда вы в последний раз разговаривали со своей мамой? – спрашивает Беатрис, будто прочитав мои мысли.

– Перед отъездом на Галапагосы. Я навещала ее в доме престарелых. Хотя на разговор это было мало похоже. Скорее, она просто говорила о чем-то при мне, а я старалась поддерживать видимость диалога.

– Прежде мама присылала мне открытки на день рождения со вложенными в конверт деньгами. Однако в прошлом году я не получила от нее подарка, – поджав губы, признается Беатрис. – Она не хотела меня рожать.

– Однако же родила.

– Когда тебе семнадцать и ты обнаруживаешь, что беременна, а твой парень уверяет, что вскоре вы поженитесь, думаю, любая девушка согласится выносить ребенка, – размышляет Беатрис, но я пропускаю эту информацию о Габриэле мимо ушей. – Мне кажется, безусловная любовь – чушь собачья! Любовь всегда условна.

– Это не так, – возражаю я. – Папа любил бы меня, несмотря ни на что.

«Но так ли это?» – тут же принимаюсь раздумывать я. Нам нравились одни и те же вещи: визуальное искусство и живопись. А если бы я была фанаткой геологии или эмо-рока, были бы мы с ним, что называется, на одной волне? И если бы мама всегда была рядом, опекал бы он меня так же рьяно?

– И Финн, – добавляет Беатрис. – Не стоит сбрасывать его со счетов. Как вы узнали, что он тот самый?

– А я и не знаю! – внезапно огрызаюсь я. – Мы ведь пока не женаты.

– Но если бы он сделал вам предложение, вы бы приняли его?

Я киваю.

– Прежде мне казалось, что любовь должна быть похожа на грозу – должна греметь и грохотать и рождать такие эмоции, от которых волосы встают дыбом на затылке. Собственно, мои школьные романы были именно такими. Но с Финном… все совсем не так. Он всегда так собран и уравновешен. Как… белый шум.

– От него вас клонит в сон?

– Нет. Но с ним все как-то… проще. – Эти слова рождают во мне такой мощный прилив любви к Финну, что у меня подкашиваются ноги.

– Значит, он первый, к кому вы испытываете подобные чувства? – интересуется Беатрис, будто прощупывая почву.

Девочка не смотрит на меня, однако на ее скулах появляется румянец, и я понимаю, что на самом деле она спрашивает не обо мне. Если бы не пандемия, Беатрис, скорее всего, рассказывала бы о своей влюбленности школьной подруге одного с ней возраста.

Но потом я вспоминаю ее замечание о том, что ее застыдили бы в соцсетях, а также о том, что, по словам Габриэля, Беатрис умоляла его позволить ей вернуться домой.

Внезапно она ускоряет шаг и, подбежав к самому краю, останавливается у зияющей дыры, которая, кажется, спускается к чреву земли. Ширина этой впадины составляет не менее шестидесяти футов, а к краю приставлена лестница, увитая несколькими толстыми веревками. Заросшие папоротником и мхом стены туннеля сужаются книзу. Я вглядываюсь в эту бесконечную бездну, но ничего не могу различить в ее кромешной тьме.

– Люди спускаются по веревке на дно, – поясняет Беатрис.

Я чувствую, как стены туннеля уже давят на меня, хотя по-прежнему стою возле входа в него.

– Я не собираюсь спускаться по веревке на дно, – говорю я, делая ударение на частице «не».

– Ну… вы можете спуститься не на самое дно, а проделать лишь половину пути, – предлагает она. – Пошли.

Обмотав веревку вокруг запястья в качестве меры предосторожности, Беатрис медленно спускается по скользким деревянным ступенькам. Я нерешительно следую за ней. Туннель вокруг нас начинает постепенно сужаться. От растительности на его стенах распространяется насыщенный запах леса. Я стараюсь хорошенько прощупывать каждую ступеньку, прежде чем поставить на нее ногу, – одна ступенька, и еще одна, и еще.

Когда Беатрис оказывается в горловине туннеля, я теряю ее из виду.

– Беатрис! – отчаянно зову я.

– Не отставайте, Диана! Тут волшебно, – доносится до меня ее голос.

Чем ниже мы спускаемся, тем жарче становится воздух в туннеле, как будто он ведет в ад. Растительности больше нет, только лавовый камень, легкий и пористый. Он тускло мерцает в слабом свете, льющемся сверху. Я продолжаю методично переступать с одной ступеньки на другую, но внезапно рука Беатрис сжимает мою лодыжку, и я чуть не вскрикиваю от испуга.

– Еще три ступеньки, – предупреждает она, – а потом лестница закончится.

Беатрис отодвигается в сторону, чтобы я тоже могла встать на последнюю ступеньку.

– Посмотрите наверх, – говорит Беатрис.

Я поднимаю глаза и вижу небо – крошечный укол надежды. Когда я снова опускаю взгляд и делаю вдох, мне кажется, что я вдыхаю воздух из чьего-то чужого рта. Сначала я ничего не вижу в темноте туннеля, но затем начинаю различать блеск зрачков Беатрис. Такое чувство, что у нас с ней один на двоих пульс.

– Напомни, зачем мы здесь, – шепчу я.

– Мы находимся в жерле вулкана, – отвечает она. – Здесь можно спрятаться навечно.