Если бы не друзья мои... - [91]

— Слышишь, скрипит? Это сани или ветер?

— Ветер, мама.

И снова она шагает из угла в угол, ломая руки и проклиная ветер: негодяй, украл у отца из-под носа дорогу. Ее беспокойство передается мне. А разыгравшееся воображение услужливо рисует картины одна страшнее другой. Вот я дерусь один на один с ветром, который с адским шумом налетает на меня, ловлю пригоршнями колючий снег, бросаю его ветру в лицо и, собравшись с силами, останавливаю подгоняемый им столб белой пыли. А затем вижу совершенно отчетливо — нет, не отца, а только его нос, который вот-вот замерзнет, потому что злой ветер украл у него дорогу. В страхе я отступаю от окна и прижимаюсь к маме.

— Горе мне! — восклицает она. — Кто напугал ребенка?

И она, что знает каждую родинку на моем теле, нетерпеливо ощупывает меня, будто ищет то потаенное местечко, где гнездится страх, чтобы изгнать его оттуда.

Почему воспоминания о далеком детстве всколыхнулись во мне именно сейчас? Не потому ли, что меня снедает забота о Томе, о ее матери, которую я никогда в глаза не видел?..

Кабинет главного врача снова переоборудуется, согласно новейшему плану Аверова. Тоненькая перегородка отгородит угол, где будет стоять койка Крамеца. Мы с Сашей Мурашовым носим фанеру и доски. На обратном пути накладываем на носилки куски штукатурки, стружку и мусор. Еще на лестнице, деревянные ступеньки которой приятельски скрипят в такт нашим шагам, слышу голос Шумова:

— Жених, открывай ворота. Невеста с тещей пожаловали.

Степан, Степан, если это правда, какую же ты, сам того не желая, доставил мне радость! Даже гаденькая твоя улыбка не может отравить мне ее.

Степан не соврал. На том месте, где Тома обычно пасет козу, разостлан старый, рваный мешок. На нем сидит, надув губы, сама Тома, с ней рядом — женщина с копной светло-русых волос. У нее строгое, но нежное лицо, весь ее облик, грудной голос, мягкие движения, старое, в заплатках, но чистое и наглаженное платье — все вызывает уважение. По всему видно, Томина мать. Она сидит боком, и поэтому кажется, что одно плечо у нее выше. Не только девочка, но даже Мурка повернула голову и смотрит к нам во двор. Ведь мы с ней тоже добрые друзья. Она не раз брала с моей ладони мокрыми, мягкими губами немножко сена, найденного мной во дворе.

От забора меня отделяют трухлявое бревно, пустая бочка и носилки, поставленные на ребро. Моя голова, как в рамке, торчит между ручками носилок. Оглядываюсь налево, направо. Кажется, опасаться некого.

— Мама, — слышу я Томин голосок, — вот он. Видишь?

— Здравствуйте, — приветствую я Томину мать. — Благополучно съездили?

— Здравствуйте. — Мой вопрос она либо не расслышала, либо не поняла. Потом, сообразив, о чем я спрашиваю, пригрозила дочери пальцем: — Ах ты болтушка! Знаете, — обращается она ко мне, — уж не припомню, когда я так смеялась, как нынче утром. Чуть свет она забралась ко мне в постель, прижалась и шепчет: «Мама, у меня есть дядя, жених. Вот увидишь. Он добрый, но очень оборванный и голодный». А потом начала хвастать вашими подарками — бумажным корабликом, речкой из бечевки и сшитым вами колпачком — и не отставала от меня, пока я ей не пообещала познакомиться с вами.

Слушаю, и волна радости захлестывает меня. Но вдруг страх, как острая иголка, кольнул сердце. А что, если эта женщина больше сюда не придет? Будет ли у меня еще раз возможность поговорить с человеком с воли, да еще с таким, что ходит из города в деревню. Мне-то нечего терять. Но ей, матери троих ребят, не покажется ли ей подозрительным мой вопрос? И все же я рискнул.

— Скажите, пожалуйста, по дороге в деревню, куда вы ходите, есть лес?

— А как же. Сейчас все расскажу. Наши края я знаю как свои пять пальцев. Тома, отдай дяде туесок с земляникой и возвращайся немедленно.

— Спасибо. Спасибо за пшенную кашу, за картофельные оладьи. Одну я дал моему соседу по нарам, больному летчику. Он тоже просил передать вам благодарность.

По выражению ее глаз вижу — она понятия не имеет, о чем я говорю. Значит, худенькая моя приятельница делилась со мной теми крохами, которые ей доставались. Тома схватила мать за руку и так сжала ее, что пальцы посинели.

— Меня пока не за что благодарить. Лучше послушайте. Леса занимают больше трети территории нашей области. Вон там, — показывает она рукой на купол церкви, сверкающий на солнце, — там Старобин, Глуск. — Теперь она совсем близко от меня, и я кивком головы подтверждаю, что все слышу и понимаю. — Моя сестра живет в Кличевском районе. Оттуда недалеко до Осипович и Стародорожска. Все три района славятся своими лесами. Добрая половина из них сосновые. Но есть и смешанные: береза, ольха, дуб, осина, граб, липа, ясень, клен. Видите, какой я специалист по этой части!

— Да, действительно. В деревню вы ходите менять?

— Ходила. Но в высохшем колодце воды и на донышке нет. Нечего больше менять. Вчера принесла корзину грибов. Хорошо, ночь была дождливая, теплая да туманная. Грибы ведь хорошо собирать рано поутру, как только они появляются на свет божий. Вы собирали когда-нибудь грибы? Нет? Спросите у Томы, она вам объяснит, как это делается. Я сама детей научила. Всю жизнь люблю ходить по грибы.