Если бы не друзья мои... - [32]

Слабый ветерок, который вроде бы собрался вздремнуть, почему-то вдруг передумал и разросся в резкий ледяной ветер, который с воем рвет одежду, норовит свалить с ног и, поскольку дует с севера, пытается повернуть нас лицом к югу. Мы с удовольствием взяли бы его в спутники — пусть бы толкал в плечи, в спину, — но что поделаешь, нет так нет. И мы упрямо шагали ему навстречу, шагали, куда приказано. Нашему батальону предстоял тяжелый бой.

У деревни Березовка немцы захватили важный опорный пункт — высоту 202,9 — и, наученные горьким опытом прежних дней, сразу закрепились от подножия до самой вершины. Притащили уйму техники, окружили высоту густой сетью оборонительных сооружений. Ясно, что с одними винтовками, пулеметами и парой устаревших пушек соваться туда нечего. И тем не менее нам было приказано взять высоту.

Мы атаковали с самого рассвета и все время несли потери. И когда уже казалось, что никому из нас живым отсюда не выбраться, тогда-то, неожиданно не только для немцев, но и для нас самих, к высоте, где окопался враг, вихрем понеслись сотни раскаленных комет. Ничего подобного мы не только никогда не видели, но и представить себе не могли. Почудилось, что им ничего не стоит растрясти самые высокие горы и раскачать самые глубокие долины, не то что эту, с булавочную головку, высоту. Все вокруг вспыхнуло огромным, до неба, пожаром, кажется, само небо завертелось головокружительной каруселью, и еще долго после того, как отгремел оглушительный гром, отзвуки его перекатывались вокруг с грозным рокотом.

Это был первый, что мы увидели и услышали, залп наших «катюш». Залп реактивной артиллерии так ошеломил немцев, что они потом долго не могли прийти в себя.

15 октября во второй половине дня высота 202,9 была нашей.

НАШ РОТНЫЙ

От Березовки до Савинова, можно сказать, рукой подать. Нашей роте приказано защищать Савиново с запада, а пока отделению разрешили два часа отдохнуть. Заходим в дом, чтоб хоть ненадолго укрыться от осеннего ненастья, от пронизывающей до костей сырости. Но не тут-то было — дом уже занят. Чувствую, что ноги у меня подкашиваются от усталости. Облокачиваюсь о подоконник. По стеклу грязными зигзагами лениво стекают дождевые струи.

У стены на полу расположилась группа красноармейцев. Сидят неподвижно, будто ждут, что их вот-вот увековечат на семейной фотографии. По углам расставлены ручные пулеметы. У самого порога, возле кадки с замешенной половой, так же неподвижно сидит старшина. Лицо его прорезано глубокими, черными от въевшейся земли складками. Прядь волос упала на широкий лоб. Из прилипшей к губе самокрутки змеится дымок. Руки он держит в карманах галифе.

Такие «бродячие» группы красноармейцев нам не в новинку.

— И долго вы собираетесь здесь сидеть? — спрашивает Елисеев.

Ответа не последовало, и Елисеев повторяет вопрос.

— Слышу, не глухой, — открывает наконец рот старшина. — Если вам здесь места не хватает, ищите себе другую хату.

— Нам предстоят тяжелые бои, старшина. Нам, а не вам, придется защищать это село. Патронов и гранат у вас, вижу, более чем достаточно. Оставьте часть нам.

— А винтовку мою не хочешь? — говорит старшина с издевкой и бросает на Елисеева обжигающий взгляд.

— Винтовка ваша мне не нужна.

— В соседних домах полно красноармейцев, поди попробуй, — может, там поживишься. А у нас ничего не получишь. Видишь противогазовые сумки? В них тоже патроны… Не лапай, не твои. А ну, отпусти! За патроны я горло перегрызу.

Не зря говорят, что злой язык куда хуже, чем тяжелая рука. Если на такие слова не ответишь, проглатывай их, как горькую пилюлю. И Елисеев отвечает:

— Вы же не пьяные, неужели не понимаете, что́ вам говорят? Эти патроны сейчас нам куда нужнее, чем вам!

— Понимаю, да зря агитируешь, не поможет. Никому не известно, что кого завтра ждет. А с тобой только потому разговариваю, что вы не отступаете, держитесь, хоть немец и прет.

— Пошли к старшему лейтенанту!

— Он меня не звал, и у меня к нему дела нет.

— Может, хотите, чтоб он сам к вам пришел?

— Это уж как ему угодно.

Елисеев посылает Бокова к командиру роты и тоже опускается на пол. Так они и сидят друг против друга, будто сошлись два петуха. А что, если Ивашин потребует к себе старшину и тот не захочет пойти? Ничего, надо думать, Елисеев уж как-нибудь его заставит…

Старший лейтенант приходит сам. Старшина, как и мы, курсанты, встает. Представляется: фамилия его Евстигнеев. Теперь уже старшина и наш командир стоят друг против друга, стоят и молчат — до тех пор, пока Евстигнеев, видимо, не прочел на лице Ивашина что-то такое, что заставило его простуженным голосом скомандовать своим красноармейцам:

— Встать! Прошу прощения, товарищ старший лейтенант.

— Садитесь! Вы все из одной части?

— Нас здесь двадцать пять человек из одной ударной роты. Девять пристало к нам по пути. Нам было приказано до наступления темноты удержать немцев, чтобы наш полк мог отойти. Приказ мы выполнили.

— Если одна рота справилась, почему же отступил полк?.. Впрочем, можете не отвечать. Не вы несете за это ответственность.

— Товарищ старший лейтенант, наш полк не отступил. Он получил новое боевое задание, но мы уже не могли с ним соединиться. У нас было много тяжелораненых, в том числе командир роты. Мы их вывезли на двадцати повозках и у реки Протвы передали капитану медицинской службы. У меня есть соответствующая бумага. Разрешите показать?