Если бы не друзья мои... - [141]

То чего мы не могли сделать, совершили на этот раз сами немцы. Очевидно, кто-то из фашистских комендантов раньше времени сообщил своему командованию в городе, что мы захватили оба села…

Этими, февральскими, боями завершался известный этап истории наших отрядов. Мы стали организационно крепким, дисциплинированным партизанским соединением, с командирами, испытанными в боях, с опытными руководителями, отлично освоившими сущность партизанской тактики. Поняли и гитлеровцы, что они имеют дело с силой, от которой запросто не отмахнуться. Последние поражения заставили их стать осторожней — они перестали мелкими группами рыскать по деревням.

— Погоди! — яростно кричал старик полицаю, отбиравшему у него последний скарб. — Вам опять захотелось февраля, вы его получите!..

Наши отряды направились в лагерь. Каждого неудержимо тянуло в Усакинские леса, будто там мы родились. Наш отряд к этому времени уже стал партизанской бригадой. Комбригом — Силич, комиссаром — Коваль, начальником штаба — Иваненко. Бригада состояла из пяти отрядов. Командир разведки Боровский стал помощником комбрига. Максим Синица стал командиром разведки, а я — его помощником.

МАТЬ

Трудна и опасна работа разведчика в глубоком тылу врага. Утром и вечером, днем и ночью, в жару и в холод, в дождь и в метель — всегда он должен быть настороже, всегда обязан помнить, что от его бдительности зависит судьба отряда, полка, бригады.

В город по нашему заданию часто отправлялся наш маленький связной Петя Гусев, тот самый, который привел меня в отряд. В коротких штанишках, в лаптях, он выглядел еще моложе, чем был на самом деле.

Накануне Нового года, когда затвердел торный зимняк — санный путь, Петя собрался в очередную поездку. Сани нагрузили сеном, картошкой, и мальчик уехал.

Над городом нависло низкое, серое небо, в воздухе кружились редкие снежинки. Еще не начинало темнеть, когда Петя подъехал к дому, где жила наша разведчица — его сестра Феня. Бывшая пионервожатая, она по нашему заданию поступила на работу в немецкий «солдатский дом» (что-то вроде солдатского клуба), добывала интересовавшие нас сведения и при содействии двух подруг-комсомолок распространяла листовки.

Еще издали мальчик заметил у ворот нескольких полицаев. Почувствовав недоброе, он свернул в ближайший переулок и погнал лошадку в другой конец города, к старшей сестре. Ворота были настежь открыты. Петя, не слезая с саней, въехал во двор. И тут оказались гитлеровцы.

С сестрами что-то стряслось, — мелькнула у мальчика страшная догадка. Может быть, полицаи его и дожидаются, а у него — листовки… Бежать!

Петя соскочил с саней и помчался вдоль улицы.

— Держи! Держи! — гнались за ним.

Петя, маленький и ловкий, быстро перебегал из одного двора в другой. Внезапный удар сбил его с ног — верзила жандарм схватил мальчика за шиворот. Сбежались полицаи и Петю поволокли назад, во двор, где стояли сани. Его обыскали, но ничего не нашли. Он стоял окровавленный, в изодранной одежде. Вокруг стали собираться люди.

— Рассказывай! — требовал жандарм. — Кто тебя сюда прислал?

— Никто! — ответил мальчик. — Я приехал выменять картошку на соль.

Во дворе стояла высокая железная бочка, полная воды, — его бросили туда, пробив при этом плотную ледяную корку.

— Мама! — Голубоглазая девочка закричала и прижалась к своей матери.

— Боже мой! — Человек на костылях со стоном закрыл глаза.

— Пан, — старушка молила жандарма, хватала его за руки, — вы же, наверное, отец, как вы можете так мучить ребенка!

На нее глядели холодные, пустые глаза.

— Молчать! — Жандарм ударил старушку.

Петю, посиневшего, вытащили из бочки.

— Кто тебя послал?

— Мама.

— За чем?

— За солью, — еле выговорил мальчик.

Из дома вывели его сестру, женщину на сносях. Она платьем вытерла Петино лицо и прижала его, насквозь промокшего, к себе.

— Вперед! — приказал жандарм.

Брат с сестрой взялись за руки — так они шагали до здания гестапо. Прохожие останавливались и провожали их взглядом, полным сочувствия и боли.

Одновременно с ними в гестапо были доставлены обнаруженные в санях листовки. Здесь уже и кроме этого имелось немало сведений о комсомолке Фене и ее братишке, партизанском связном Пете. Гестаповцы в те же дни арестовали группу работниц госпиталя, помогавших нашей разведчице, передававшей им для партизан медикаменты, хирургический инструмент, перевязочный материал. Арестованные, как их ни избивали, все отрицали:

— Никогда Феня с нами о партизанах не говорила и за помощью не обращалась.

Только одна санитарка, не выдержав пыток, призналась, что однажды продала Фене медикаменты. Эту девушку вместе с другими в тот же день расстреляли.

Сообщить это страшное известие Игнатьихе, матери Фени и Пети Гусевых, довелось мне. Она обеими руками схватилась за голову и словно окаменела. Я стоял и молчал, да и что я мог ей сказать? Не нашел я в эту минуту ни слова утешения. Игнатьиха стала безмолвно покачиваться, как маятник, влево и вправо. Когда в хату вошла улыбающаяся и раскрасневшаяся на морозе Таня, Игнатьиха стремительно поднялась с места, кинулась ей навстречу, издав страшный вопль. Она протянула вперед обе руки и, точно перед ней стояла толпа народа, закричала: