«Если бы можно было рассказать себя...»: дневники Л.Н. Толстого - [2]

24 [марта 1851 г.]. Встал немного поздно и читал, но писать не успел. Приехал Пуаре, стал фехтовать, его не отправил (лень и трусость). Пришел Иванов, с ним слишком долго разговаривал (трусость). Колошин (Сергей) пришел пить водку, его не спровадил (трусость). У Озерова спорил о глупости (привычка спорить) и не говорил о том, что нужно, трусость. У Беклемишева не был (слабость энергии). На гимнастике не прошел по переплету (трусость), и не сделал одной штуки от того, что больно (нежничество). У Горчакова солгал (ложь). В Новотроицком трактире (мало fiertО). Дома не занимался Английск[им] яз[ыком] (недост[аток] твердости). У Волконских был неестественен и рассеян, и засиделся до часу (рассеянность, желан[ие] выказать и слабость характера).

25. С 10 до 11 дневник вчерашн[его] дня и читать. С 11 до 12 гимнастика. С 12 до 1 Английский язык. Беклемишев и Беер с 1 до 2. С 2 до 4 верхом. С 4 до 6 обед. С 6 до 8 читать. С 8 до 10 писать. Переводить что-нибудь с иностр[анного] языка на Русский для развития памяти и слога. Написать нынешний день со всеми впечатлениями и мыслями, к[оторые] он породит.

25. Встал поздно от лени. Дневник писал и делал гимнастику, торопясь. Английск[им] яз[ыком] не занимался отлени. С Бегичевым и с Иславиным был тщеславен. У Беклемишева струсил и мало fiertО. На Тверском бульваре хотел выказать. До калымажского двора не дошел пешком, нежничество. Ездил с желанием выказ[ать]. Для того же заезжал к Озерову. Не воротился на калымажный, необдуманность. У Горчаковых скрывал и не называл вещи по имени, обман себя. К Львову пошел от недостатка энергии и привычки ничего не делать. Дома засиделся отрассеянности и без внимания читал Вертера, торопливость (46: 55).

Этот дневник представляет собой разом план на будущее и рассказ о прошедшем дне и носит как описательный, так и предписывающий характер. Вечером каждого дня Толстой прочитывал настоящее с точки зрения неоправдавшихся ожиданий прошлого и предвосхищал такое будущее, которое должно было воплотить его ожидания. На следующий день он вновь отмечал, в чем сегодняшний день разошелся с “вчерашним завтра” [6]. В стремлении достичь того, чтобы действительность отвечала его моральному идеалу, он стремился свести воедино прошлое и будущее.

Главная трудность, с которой сталкивается Толстой в попытке создать упорядоченный рассказ о прожитом времени (а таким образом и нравственный порядок), — это отражение настоящего. Сегодняшний день сначала задается в дневнике как день завтрашний, помещенный в контекст дня вчерашнего (в плане на следующий день используются неопределенные глагольные формы: читать, писать, переводить, написать). Вечером того дня, когда Толстой садится за дневник, сегодня это уже прошлое (используется прошедшее время: встал, писал, не занимался). Запись завершается картиной очередного завтрашнего дня, причем план на завтра датируется завтрашним же числом, а неопределенные глагольные формы сообщают этому повествованию вневременность. В отличие от “Журнала ежедневных занятий”, дневники 1850-х годов выделяют для настоящего некоторое место, но это настоящее лишено автономности: настоящее — это лишь область пересечения прошлого и будущего. Как кажется, повествовательная форма, применяемая в дневнике, в принципе не позволяет описывать настоящее.

В одной из принадлежавших юному Толстому тетрадей находим следующую запись, которую редакторы Полного собрания сочинений сочли упражнением по французскому языку: “Le passО est ce qui fut, le futur est ce qui sera, et le prОsent est ce qui n’est pas. C’est pour cela que la vie de l’homme ne consiste que dans le futur et le passО et c’est pour la mРme raison que le bonheur que nous voulons possОder n’est qu’une chimПre de mРme que le prОsent” [“Прошедшее — это то, что было, будущее — то, что будет, а настоящее — то, что не существует. — Поэтому жизнь человеческая состоит лишь в будущем и прошедшем, и счастие, которым мы хотим обладать, есть только призрак, как и настоящее”] (1: 217).

Этот вопрос беспокоил, конечно, не одного Толстого: у него была долгая предыстория. Впервые свое недоумение — что такое время? — выразил Августин в одиннадцатой книге “Исповеди”: будущего еще нет, прошлого уже нет, а настоящее преходяще. Обладает ли в таком случае время реальным существованием? Что есть настоящее? Что есть день? Даже единый день не целиком находится в настоящем, рассуждал Августин, некоторые часы дня находятся в будущем, другие в прошлом. Час? Но и час составлен из “убегающих минут”. По словам Августина, “настоящее не занимает пространства”. Его решением было поместить прошлое и будущее в пределы человеческой души (или разума) как воспоминание и как ожидание. Прошлое и будущее — образы, запечатленные в сознании как следы, — лежат в области настоящего, которое, таким образом, приобретает подобие существования [7]. На протяжении столетий философы повторяли и видоизменяли эти доводы. В середине XIX века, после Канта и Шопенгауэра, вопрос о существовании и несуществовании времени в его отношении к человеческому сознанию был уже темой юношеских сочинений. C конца XVIII века время как объект познания индивидуума cтало также предметом предпринимаемых писателями экспериментов в области повествования, и Толстому предстояло сыграть немаловажную роль в этих попытках “ловить время за хвост”. В юные годы в своем личном дневнике он разрабатывал первые “домашние” методы по управлению течением времени при помощи повествования. Зафиксированное в дневниковой записи, прошлое останется с ним; запланированное в письменном виде, будущее уже существует. Создавая “будущее прошедшее” и “настоящее будущее”, Толстой отчасти успокаивал страх бесследно проходящей жизни. Но в одном пункте его усилия не привели к желаемому результату: ему не удавалось ухватить настоящее.