Если б заговорил сфинкс... - [40]

Хеси — скульптор. Его божество — покровитель мастеров Птах. Ему поклонялся вельможа, желая славы художника. Не скупился на жертвоприношения. Но суровый Птах будто не замечал своего блистательного ревнителя. Не давал ему таланта, не помогал, когда Хеси брал в руки резец и молоток или влажными пальцами мял бездушную глину.

Вельможа искренне молился Птаху, но бог оставался равнодушным к нему. В красивой и всегда ясной голове Хеси родилась еще одна мысль: если можно не уважать отца, отвернуться от матери, то кто и что помешает ему предать Птаха?

Ответ на мучивший его вопрос Хеси нашел в новом волеизъявлении царя, объявившего себя сыном бога солнца Рэ...

Хеси выглянул в окно: незнакомые слуги внесли во внутренний домовый дворик скромные носилки с верхом, укрытые белыми занавесками. Вот помогают они сойти молодому и такому же красивому, как Хеси, бритоголовому Главному жрецу бога солнца Рэ из города Он.

Выбежав из комнаты, Хеси преклонил перед ним колена.

— Сенеб, уважаемый Рэ-ба-нофр, рад видеть тебя в своем доме!

— Сенеб, Хеси. Ты звал меня, теперь я здесь. Чем объяснить таинственность нашей встречи, просимую тобой? Я соблюдаю ее...

— Все скажу, Рэ-ба-нофр, все объясню тебе я.

— Уж не хочешь ли ты оставить Птаха? Перейти в слуги великого Рэ, отца здравствующего царя нашего? Переселиться в наш ном, где начальником твой отец?

— Ты все знаешь наперед, мудрый Рэ-ба-нофр?!

— Мои люди окружают тебя тоже, Хеси, — усмехнулся Рэ-ба-нофр. — Если бы ты не позвал меня сегодня... плохо пришлось бы тебе завтра! Однако для разговора нужна своя обстановка. Идем...

4

Будто на дне песчаного бурного моря жил эти дни Нижний Кемт. От Белых Стен до Великой Зелени все погружено в ревущие потоки песка и пыли.

Почти не стихали свист и вой урагана. Словно боги передрались между собой. Прекратились работы в Городе мертвых, с нескольких шагов нельзя было различить гордые очертания Та-Мери. Даже Великая пирамида потонула в темном неистовстве неба.

Ветхие хижины окраин в первые же дни сдул злой Сет, и бедняки перебрались в ближайшие гроты и пещеры или копали для себя временные убежища в крутом берегу Хапи.

Устояли лишь крепкие дома, такие, как дом Кара и его отца. Но даже их двор час за часом засыпал песок. Пришлось перевести зверей в жилые комнаты. Страх и уныние охватили веселых роме, упавших духом перед мощью африканской природы.

Маленький черный Акка впервые провинился: не уберег огонь в очаге!

— Прости, Кар, — заплакал пигмей. — Уснул я, уснул... Бей меня палкой, бей.

— Если б я смог извлечь из тебя хоть одну искру! — горько пошутил Кар. — Принеси дерево для добывания огня.

— Искал я, искал, — грустно ответил Акка. — Все поглощает песок... Не нашел я.

— Худо нам! — посерьезнел Кар. — Бери кувшин с водой, светильник, фитили, пойдем на площадь.

На их счастье, буря утихла на часок-другой, как бы отдыхая и набирая силы для следующего порыва. Увязая в рыхлом песке, долго пробирались они к Площадке Огня, в центре столицы. Здесь жрецы из храма Птаха днем и ночью, из года в год, хранили огонь для общего пользования.

У входа сидела, поджав ноги и обхватив их худыми руками, седая старуха в оборванном темном платье. Миновав ее, Кар согнулся чуть не вдвое, чтобы пролезть в огнехранилище, как вдруг раздался испуганный крик:

— Берегись, Кар, назад!

Отпрыгнув в сторону и мгновенно развернувшись, Кар увидел старуху перед собой. В занесенной над ним старческой руке блестел нож. Акка мячиком кинулся ей в ноги и сбил на песок. Одним движением фокусник обезоружил старуху и удивленно спросил:

— Что с тобой, старая женщина? Я впервые вижу тебя... За что ты хотела убить меня?

Глаза ее злы и блестящи, как у Миу, завидевшего дичь. Она шипит от ненависти, не в силах выговорить слова. Извивается и бьется от ярости в его сильных молодых руках, плюет ему в лицо. Старается ударить слабыми старческими ногами.

— Объясни, старая женщина! — повелительно прикрикнул Кар.

— Ты... — наконец с трудом произнесла она. — Ты умрешь от моей руки. Я ищу тебя повсюду! Я Мент — кормилица Сепа... Мои груди вскормили его не для того, говорю я, не для того, чтобы ты оболгал его!

Кар невольно отпустил ее. Воспользовавшись свободой, Мент кинулась на него и уже было вцепилась ему в горло, как вдруг увидела на шее Кара ожерелье и отпрянула.

— Откуда оно у тебя?

— Подарила Сенетанх, жена великого покровителя мастеров, слуги бога Птаха, Хену...

Старуха вновь впала в ярость, желтая пена выступила на ее ссохшихся губах, она стала корчиться, судороги сводили ее костлявое тело.

— Воды!

Растерянный Акка плеснул на нее из кувшина, но еще долго длился у старухи нервный припадок, сменившийся вялым спокойствием и безразличием. Вот вытянулось ее тело на неровном колючем песке. Вот она сама повернулась на бок, пристально, не мигая, смотрит на Кара.

— Дай, — говорит Мент.

Кар послушно снял с шеи ожерелье и протянут ей.

— Оно... — тихо сказала Мент. — Я сделала его... Давно было... Двое детей родилось сразу у жены отца Сепа. В городе Абу, где я тогда жила. Меня позвали к ней принимать роды... Но женщина, по велению богов, может дать жизнь только одному ребенку — весь Абу знает это... Другому не будет счастья ни здесь, ни в Царстве Запада...