Если ангелы падут - [47]

Келлер в упор посмотрел на Рида.

— Такова была Божья воля. Я был им наказан.

— За что?

— За жизнь во лжи.

— Вы считаете, что именно по этой причине утонули ваши дети?

— Я знаю, причина именно в этом.

— Понятно. Что вы имеете в виду, говоря, что жили во лжи?

— Этого я сказать не могу.

— Почему же?

— Все очень непросто.

Рид промолчал.

— Сегодня мои благодетельные братья и сестры пытались донести универсальную истину, что когда ваш ребенок умирает, то умираете и вы. Вы становитесь чем-то другим.

Недалеко и до приступа религиозного экстаза.

— Когда мои дети умерли, я умер, но родился заново.

Бинго.

— В то время я этого не сознавал. Процесс был очень медленный. Это было пробуждение, за которым последовало откровение.

— Расскажите мне об этом.

Глаза Келлера прошлись по Кейт Мартин, затем по Риду.

— При всем должном почтении к работе нашего профессора, она едва затрагивает даже поверхность. Истина же состоит в том, что если родитель в итоге смиряется, принимая смерть своего ребенка, то тогда и происходит его уничтожение. Битва проиграна для них обоих.

Мартин слегка подалась вперед. Чувствовалось, что эти слова она слышит впервые.

Между тем Келлер продолжал:

— Они должны принять Божественную истину. Лично мне она открылась.

— Что это за божественная истина? — задал вопрос Рид.

— Если мы истинно уверуем, то вновь пребудем со своими детьми. Если же мы не примем божественной истины, то наши дети окажутся потеряны навсегда. Вы можете спасти их, если действительно в это верите.

«Блажь», — подумал Рид, скрывая свою реакцию тем, что делает пометки в блокноте.

— Лу Дженсен была свидетельницей Божьей работы на лице ее сына. Я сказал ей, что она стоит на грани откровения. Вот почему я во всем этом участвую. Чтобы помочь группе осознать Божественную истину.

— Вы говорите, что можете спасти своих детей. А откуда? — спросил Рид.

Келлер прикрыл глаза.

— Я знаю, что скоро снова буду с моими детьми. Что я избавлю их от чистилища. Бог в своей бесконечной милости открыл мне это.

Каждый день я благодарю и восхваляю его. И каждый день я веду войну с сомнениями, готовясь к своему благословенному воссоединению.

Что за чертовщина? Может, это какая-нибудь странная секта скорби? Хотя в Сан-Франциско случались вещи и постранней. Но зачем Мартин нужна эта публичность? Нет, что-то здесь не так. Должно быть, Келлеру не хватает места для самоутверждения. Все грезит о еще одном пироге на пикнике. Как Кейт может его терпеть? Что-то в нем не то, какая-то противофаза. Не вполне ясно, что именно, но это и тревожит.

— Вы, наверно, не верите ни единому моему слову? — кольнул вопросом Келлер.

— Я верю, что вы верите в то свое переживание, — ответил Рид. — Как давно произошел ваш несчастный случай?

— Вы посмотрите на себя. Сидит такой самодовольный. Я ведь читал ваши россказни о Дэнни Беккере и девочке Анджелы.

Рид молчал.

— То, чем вы занимаетесь, работа дьявола!

Рид со вздохом закрыл свой блокнот.

— У вас есть ответы на все вопросы, не так ли? — продолжал наседать Келлер.

— Эдвард, — вмешалась Мартин. — Эдвард, пожалуйста. Том наш гость.

— Я знаю, зачем он здесь. — Келлер резко встал.

— Мистер Келлер, прошу простить, если мое присутствие вас смущает.

— Думаю, я сказал достаточно.

Келлер направился к двери.

— Эдвард, прошу вас, не уходите, — взмолилась вслед Мартин.

— Всем спокойной ночи, — с порога бросил тот через плечо.

Дверь за ним захлопнулась.

— Я боялась, что именно так и случится, — подавленно призналась Мартин. — Том и Генри. Мне жаль, что он отреагировал на ваше присутствие таким образом.

Оба отмахнулись.

— Если никто не возражает, — обратилась к группе Кейт Мартин, — я бы хотела сегодня на этом закончить. Вечер был, что и говорить, памятный. Спасибо каждому из вас. И спасибо нашим гостям, Тому и Генри. Будем с нетерпением ждать вашей статьи.

— Спасибо, — кивнул Рид.

Пока члены группы собирали куртки и приводили себя в порядок, Мартин отвела Рида в сторону. Она беспокоилась насчет Келлера.

— Эдвард был просто катастрофа. Это отразится в материале?

— Пока не знаю.

— Мне надо было помешать его выступлению.

— Почему?

— Близится годовщина его происшествия.

Она улыбнулась Анджеле, которая дожидалась в кресле, накручивая на палец курчавый локон.

— Наряду с Рождеством и днями рождения это крайне неудачное время.

— Никаких обещаний. Его слова были записаны, но я буду иметь в виду нашу договоренность. Хорошо?

— Хорошо.

Рид подошел к Анджеле.

— Спасибо, что дождались, — сказал он.

24

По возвращении в свой дом на Уинтергрин-Хайтс Келлер выключил сигнализацию, отпер замок и прошел в спальню, где взял с тумбочки серебряный крест и надел его на шею. В гостиной из захламленного рабочего стола он достал громоздкую потрепанную Библию девятнадцатого века, которую ему, безутешному, на отпевании его детей подарил пастор.

«Любовь Божия никогда не умирает. Прими ее, и твои дети всегда пребудут с тобой».

Вместе с Библией он плюхнулся в кресло-качалку и взялся за чтение, попутно размышляя о своей стычке с Томом Ридом. Глупец. Осмеявший его, Келлера, откровение. Ну да не важно. Ту битву выиграл он, Келлер. Прошел еще одно ниспосланное Господом испытание и вышел из него победителем. Такова была воля Создателя.