Если ангелы падут - [2]

Мэгги выбрасывала их в мусорную корзину, отказываясь позволить жестокой, уродливой случайности лишить ее материнства.

Натан это понял.

И именно здесь, во время наблюдения за лебедями, молитвы Мэгги оказались услышаны. Она тогда носила под сердцем Дэнни и, прижав руки к животу, молила Бога о позволении оставить ей этого ребенка.

И Господь ей внял.

Их малютка, живой и здоровый, появился на свет посредством кесарева сечения. Наречен он был Дэниелом (по отцу Натана) и Рафаэлем (в честь итальянского художника, чье творчество Мэгги боготворила). Дэнни был ее светом, ее ангелом, ее надеждой. Рождение ребенка воскресило супружескую любовь, а в Мэгги еще и пробудило художественные устремления, увядшие было с потерей их первого ребенка. Здесь, на перестроенном чердаке, Мэгги создала ряд вдохновенных акварелей, снискавших спрос в арт-галерее ниже по полуострову.

Мэгги сняла парусину, укрывающую незаконченный пейзаж, выбрала нужные кисти; вдохнула пряный аромат красок, мешающийся с веющим в окно запахом свежескошенной травы.

Такого умиротворения в своей жизни она не испытывала давно.

Поезд подъехал к следующей станции. Разъехались автоматические створки дверей. Снаружи в вагон вместе с сутолокой выходящих и входящих ворвался сыроватый воздух. Звякнул сигнал, а вместе с ним механический голос: «Осторожно, двери закрываются!» Через пару секунд дверные створки сомкнулись. Поезд дернулся и поехал, набирая ход по мере углубления в туннель.

— А сколько еще остановок, па?

— М-гм, — отозвался Натан. Углубленный в газету, он не замечал наводнивших вагон новых пассажиров. Такова уж была его уютная привычка транзитного пассажира: не замечать ничего вокруг, забываясь в чтении прессы.

Дэнни поглядел на газету, за которой скрывалось отцово лицо. От скуки он стал пересчитывать пальцы у себя на ручонке. Вспомнив хот-дог, который папа дал ему на стадионе, он облизнулся: вот бы сейчас еще один. Дэнни зевнул, а потом поглядел через вагон на плакат Таниты Мари Доннер и, встав с места, подошел и стал его разглядывать.

— Я вон туда, па.

— Ага, — сказала газета.

Поезд на ходу колыхнуло. Дэнни накренился и выпрямился, попутно заметив, как блеснула и качнулась серебристая цепочка в ухе какого-то тинейджера на проходе. Покачиваясь в такт движению поезда, она ритмично взблескивала, как часы гипнотизера, подманивая Дэнни к себе. Он осмотрительно обступил вытянутые загорелые ноги подростка, занятого чтением журнала о мотоциклах; параллельно тинейджер потряхивал головой под какую-то музыку, шелестящую в наушниках-пуговках. Внезапно в сторону Дэнни устремилась доска для скейта.

Дэнни напрягся, но тут доску остановил потертый «рибок» какой-то девчонки в футболке не по росту. Дэнни двинулся дальше, не обращая внимания на пассажиров, пока не остановился перед тем тинейджером с цепочкой. Лицо паренька рдело сыпью наливных прыщей. Иссиня-черный ирокез был прихотливо взбит в корону из шести набриолиненных шипов — эдакий взрыв парикмахерской спеси. На ногах черные тупорылые ботинки, драные черные штаны, а над ними черная майка с черепом, скалящимся из черного клепаного кожана.

Дэнни указал на цепочку:

— Это что?

Тинейджер перестал нажевывать жвачку, приоткрыл рот и хихикнул, как от щекотки. То же самое проделала его подружка. Волосы у нее были лиловые, цепочка помельче, но в целом она была в таком же прикиде, вплоть до нажевывания жвачки. С парнем они держались за руки. Тот подался к Дэнни, повернулся к нему ухом и тряхнул цепочку.

— Это амулет, — осклабился он. — Чтобы в жизни перло. Тебе тоже надо такой завести.

Девчонка игриво ухватила своего дружка за пах и, сделав губы уточкой, спросила Дэнни:

— А вот это что?

Это называлось «пенус». Дэнни помнил, как мама его однажды вечером мыла в ванне, а он спросил, что это, и она ответила. Только потом он это слово забыл, а сейчас вот вспомнил.

— У тебя пенус чешется? — спросил он, на что эта парочка отреагировала скабрезным смехом и поднялась выходить.

Поезд замедлял ход. На Дэнни напирали сзади, чье-то колено едва не сшибло его с ног. Он очутился в непролазном лесу из людских ног. Механический голос гаркнул название станции. Дэнни пытался вернуться к отцу, но дорогу ему преградили скейтборд, магазинные пакеты, кожаный кейс, какой-то рюкзак. Людская масса наддавала, теснила все ближе к дверям. Дэнни пробил слепой страх, руки сжались в кулачки; он колотил ими по рукам и ногам, но пробиться не мог. Поезд остановился. С шипеньем разъехались двери. Толпа вынесла Дэнни наружу. Зовя отца, он запнулся и больно упал на холодный, грязный бетон платформы. Вокруг кишели люди, и он тонул в этой буче. Судорожная сутолока гетто гудела своим грозным ритмом. Плача и криков ребенка никто не слышал. В отчаянии Дэнни вскарабкался на ноги. К его ладошке прилип окурок. Мальчика метало от одного взрослого к другому. Он потерял ориентир, а единственной мыслью было попасть обратно в вагон. Там уже звякнул сигнал отправления.

«Скорее в поезд! В поезд, скорее!»

Дэнни вдруг ощутил, как его властно подхватывают две больших, сильных руки.

Заслышав сигнал, Натан опустил газету и повернулся к Дэнни. Его на месте не оказалось. Вот же бесенок… Он отбросил газету и принялся рыскать по вагону, разыскивая меж сиденьями сынишку. Какого черта? Куда он задевался? Не мог же он…