«Если», 2015 № 05 (243) - [8]

Предполагается, что отчеты исследователей должны быть объективны, однако сложно было не заметить, как люди пали духом. Надежда вспыхнула снова, когда один из импов наткнулся на брошенный гексакоровий браслет, вероятно поврежденный. После того как техники починили браслет, тесты выявили, что он принимает радиосигналы в широком диапазоне частот, но передает лишь на одной частоте, пробивающейся сквозь общие помехи. Группа настроила приемники на эту частоту и записала множество сигналов. Аналитики проекта предположили, что в этих передачах используется какой-то язык или языки, но даже после консультации с лучшими лингвистами Земли никто из людей так и не смог выявить языковой структуры, не говоря уже о том, чтобы уловить смысл. Единственным светлым пятном в этом море непонимания был четко различимый взвизг, с которого начиналась каждая передача. Эксперты решили, что это своего рода приветствие, нечто вроде: «Здравствуйте. Давайте поговорим».

Группа по контакту на Эбретоне с вновь обретенной резвостью — что особенно умиляло, учитывая снегоступы, — вооружилась гигантским набором приемников, детекторов, антенн, усилителей и проводов. Они опять попытались наладить хотя бы тончайшую нить понимания с аборигенами. Но после стандартной недели беспрерывных усилий им пришлось упаковать свое барахло и вернуться домой, понурившись и уже не прыгая от восторга.

Их разочарование опять было столь ощутимо, что даже у меня испортилось настроение. Поэтому я отключила запись, проделала последние обязательные упражнения, совершила то, что Приам именовал «ночными омовениями» и улеглась на диван-трансформер. Диван зафиксировал мое горизонтальное положение, превратился в кровать, и я провалилась в сон, как неудачный исследователь, проваливающийся сквозь предательскую оболочку Эбретона.

* * *

Итак, у меня была куча свободного времени и целое море мотивации. После трех дней одиночного заключения я просмотрела достаточно отчетов и узнала достаточно подробностей, чтобы впасть в настоящую депрессию. Конечно, не столь глубокую, как команда ЭР после тридцати лет неудач, но мой личный счетчик разочарования достиг абсолютного максимума.

Я не могла представить, как юный гений дальше по коридору сможет почерпнуть из этих отчетов что-то новое об Эбретоне в целом и гексакоровах в частности — нечто такое, до чего не додумалась планетарная команда исследователей. Возможно, если бы правила ЭР позволяли не столь щепетильно относиться к инопланетным разумным формам, например подвергнуть их пыткам или вивисекции, какие-то успехи в установлении контакта и были бы достигнуты. Но в теперешней ситуации Высшие Инстанции решили, что довольно уже тратить деньги, ресурсы и человеческие жизни, пытаясь добиться взаимопонимания с представителями — тут я цитирую официальный отчет — «такого социально изолированного вида». Мы даже не могли воспользоваться невероятными природными ресурсами Эбретона, потому что правила ЭР запрещают коммерческую эксплуатацию миров, населенных разумными видами.

Мы с Микой общались каждый день, хотя увидеть его вживую было бы приятней, чем трепаться по сети. Мику тоже не посетили никакие озарения, но наша совместная неудача его не расстроила. Я была в таком миноре, что даже спросила венерианца, как ему удается оставаться настолько чертовски веселым.

— Иногда я весел, а иногда печален. Если я немного подожду, настроение все равно изменится, поэтому стоит ли воспринимать это серьезно?

— Но, Мика, ты же всегда улыбаешься, — возразила я после секундного раздумья.

— Дзен учит нас, как оставаться в хорошем настроении независимо от обстоятельств, а улыбка помогает создать правильную атмосферу как для себя, так и для окружающих.

Я постаралась, чтобы мой вздох прозвучал не слишком громко.

— Ты ведь понимаешь, что нас скоро выкинут из ЭР?

— Ты только напрасно расстраиваешься, думая о том, что может произойти, — хмыкнул он. — В моем мире царит вечное молчание, а тучи такие плотные, что едва можно разглядеть очертания солнца. И кто же окажется тем везунчиком, который сможет насладиться столь редким зрелищем?

— О чем ты вообще говоришь? Иногда я тебя совсем не понимаю.

— Тогда могу я спросить у тебя: что тут сейчас происходит?

— Что происходит? Я отключаюсь.

В ответ раздался лишь громкий смешок, и я вырубила наш приватный канал.

* * *

На четвертые корабельные сутки чуть ощутимая тяга гравитационного щита исчезла. Я уже настолько привыкла к ней, что теперь казалось, будто кабина накренилась в противоположную сторону. Ко мне заглянула врач. Она взяла пробы крови и проверила общее состояние здоровья. Через несколько минут после ее ухода объявился хмурый сержант Линкольн и без особых церемоний махнул мне рукой на выход. Товарищи по команде ждали меня в коридоре в сопровождении сержанта Гопала. Меня не порадовала ни блаженная улыбка Мики, ни сжатые зубы и нездоровый блеск в глазах Приама. Венерианцу, похоже, одиночное заключение показалось желанной передышкой — он сполна мог насладиться созерцанием своего пупка и выращиванием там пары-тройки лотосов. Ведь ничто не могло ему помешать, не считая звонков от меня. А если бы Приаму удалась его задумка, он бы так и лучился самодовольством. Сержанты отконвоировали нас на корабельный мостик, где нам пришлось ждать, пока наставник Михеалидес — тот самый, что так тепло приветствовал нас на борту «Скайларка», — снизойдет до того, чтобы обратить внимание на наше присутствие. Первые же слова, слетевшие с его губ, со смертельной точностью ударили прямо по кнопке «ужас» глубоко у меня в душе.