«Если», 2015 № 02 (240) - [67]

Уже на подходе к «Мономаху» я чувствую, как все изменилось. Яценко превзошел самого себя. То ли на радостях, то ли ему просто тут нравится. Молл будто накрыт куполом, выдающимся за границы здания на полсотни шагов. Это поле добродушия и самодовольства. Не совсем то, что надо для торговли, но впечатляет. Бригада может сделать нечто подобное, если очень ее попросить, но долго не удержит и красоты такой не получится.

Ишь как тебя растопырило, уникум ты наш. Ну-ну.

Где именно сидит Яценко, я не очень понимаю. Кажется, ему выделили кабинет в административной зоне и создали там максимально комфортную обстановку.

Мы заходим в ресторан на втором этаже, садимся за столик у окна, выпиваем по маленькой, заказываем поесть, выпиваем по второй.

— А теперь, дружище, рассказывай.

У Бобика сначала не очень получается, но через час он ловит нужную волну и раскрывает передо мной душу. Я стараюсь не скучать, поскольку выслушиваю это примерно раз в год.

В углу у самой двери плотно завтракает и очень не любит Бобика незаметный Миша. Бобик его почти что пугает. Миша ни капельки не удивится, если этот неприятный тип сейчас пришибет кого-нибудь.

А неприятный тип, вывалив на меня порцию негатива, заметно веселеет и принимается, как и было обещано, ЖРАТЬ.

Я нарочно сел у окна, чтобы контролировать улицу. За последние десять минут ни одна живая душа не зашла в «Мономах». Народ еще не шарахается от крыльца, но уверенно топает мимо.

Я старался «половинить», но последующие события отложились в памяти обрывками. Вот официант уронил поднос. Два раза. Дети плачут — такое впечатление, будто по всем этажам. Куда-то спешат охранники с озабоченными лицами. Выходит Миша, возвращается, подмигивает мне и показывает большой палец. Никого не вижу в проходе, давно уже, этаж вымер. В ресторане только мы трое, обслуга попряталась. А мы ведь ничего не делаем, просто сидим!

Бобик рассказывает студенческие байки. Я нарочно каждый раз их забываю, чтобы было потом опять весело. Когда нам надо добавить, за обслугой ходит Миша: высовываться в зал по доброй воле официанты не рискуют.

С первого этажа доносится громкий стеклянный звон.

И по-моему, кого-то там бьют. Взгляд за окно: ничего себе публика валит из «Мономаха», прямо как на учениях по срочной эвакуации.

Публики немного, просто она идет плотным косяком. Это удаляются самые стойкие к тракторному наезду. Бобик ведь тоже по сути трактор.

— Плохой трактор, — объясняю я ему. — Не в том смысле, что плохой, а в том смысле, что нехороший!

— Да что ты в этом понимаешь, гуманитарий! — наезжает Бобик.

Прежде чем стать доктором философии, он пытался стать физиком и заработал на этой почве непробиваемый комплекс превосходства технаря над гуманитариями. Все остальные комплексы у него со знаком «минус», да и этот тоже, честно говоря.

В дверях ресторана стоит начальник СБ и на меня смотрит.

Я приветственно машу ему и жестом приглашаю к нам. Он вздыхает, замечает Мишу, недовольно качает головой и уходит.

— А здесь нормально, — говорит Бобик. — Завтра приду сюда похмеляться.

Чудо ты мое, спасибо тебе большое.

«Мономах» сейчас пуст, зуб даю. Все разбежались, кто мог. Признаться, не ждал такого мощного эффекта.

Последнее, что помню: Бобик пытается залезть к Мише в багажник. Ну и супруга потом рассказала: я всю ночь ей объяснял, какая она хорошая, и достал этим неимоверно.

На следующий день мы зашли в «Мономах» через подземный гараж, чтобы не светиться на входе, а то мало ли. Изнутри молл выглядел, прямо не знаю как сказать, морально потрепанным. Нет, он пытался сверкать и блестеть, но у него не получалось. Я попробовал унюхать поле Яценко, у меня тоже не получилось. Еще бы, после вчерашнего. Но то, что народу поразительно мало, я углядел.

Ресторан оказался закрыт, мы уселись в моей привычной кафешке, взяли похмелиться, а потом как-то случайно нам за-хорошело, и мы принялись ЖРАТЬ, да с таким задором, будто завтра конец света.

Часа примерно через полтора дико завыла пожарная сирена, в углу вскочил Миша, но мы даже испугаться не успели: сразу вслед за этим на нас с Бобиком рухнул потолок.

* * *

Я сижу в кафе на втором этаже торгового центра «Мономах» — не самое тупое название, бывают хуже, — и гляжу в окно другого торгового центра, у которого название тоже не очень. Бинокль сейчас у Вани, но я и без бинокля знаю, что там, за окном, происходит: Гарик Акопян распускает хвост перед Катей Мироновой.

Мой помощник уже обещал надавать Гарику по шее, а тот на Ваню посмотрел ласково — и Ваня решил: Акопян хороший парень, и все мы хорошие ребята, и зачем нам драться? Тем более что Гарик через два месяца закрывает свой контракт досрочно и приходит в бригаду.

Куда тебе, друг ты мой, против влюбленного трактора. Извини. У них с Катей волна совпадает. Ей больше не нужны мои цветы и моя забота, у нее все будет прекрасно.

Мы работаем по прямому договору с «Мономахом» — независимая бригада активной рекламы. Нас двадцать пять человек, мы скоро забираем под себя «Золотой век», после чего объединяем подконтрольную территорию и закручиваем потоки так, чтобы два молла не рвали друг у друга клиентов, а выгодно ими обменивались, дополняя один другой. Никто больше не воюет, все сотрудничают.