«Если», 2012 № 12 (238) - [95]

Стало совсем тихо.

— Почему? — оторопело спросил кто-то.

— Выбросить ко всем чертям, — утомленно пояснила Тафрео, — это ведь выбросить в Бездну, так?

Зашушукались, вроде малость поостыли.

— Н-ну… зачем же?.. — промямлила захваченная врасплох Тренеу. — Ко всем чертям… Откуда пришел. Обратно. На Димку.

— В смысле, на Дмитрия Неуструева, — уточнила педантичная заведующая Спинным, Мозгом. — А где он?

Действительно, где? Вот уже несколько дней как символ мирового зла исчез с небосклона, а перегонять приблудного на первое подвернувшееся Тело — задача не из легких. Кому нужны путающиеся под копытцами чужаки!

— На Виталика?.. — заранее усомнившись, предложил кто-то.

— Да кто его пустит на Виталика? Там уже умные все! Им вон Морпиона хватило…

— А что вы имеете против Морпиона? — вякнула заплаканная Фтхауэ.

— Да уж лучше Митька, чем твой Морпион!

— Это почему же он мой?!

— Тихо, девки! Дайте хозяйке слово!

— Не по-ня-ла… Это кто здесь хозяйка?

— На Пупке, между прочим, заседаем!

— На Животе, а не на Пупке!

— Ну все равно… вокруг Пупка.

— Вот ты, подруга, даешь! Этак все Тело, получается, вокруг Пупка…

Недовольная Тафрео громко поцокала копытцем по Кольцу. Не сразу, но утихомирились.

— Говори давай, — разрешила начальница Спинного Мозга. — Только по сути…

Ответственная за Пупок встала, всхлипнула.

— Ну работать же невозможно! — взмолилась она. — Сил моих больше нет… Кольцо уберите!

Собрание возмутилось.

— Эх, ничего себе! Как ты его теперь уберешь?

— Гля, нежная нашлась! А мне, думаешь, с Кольцом в Ухе каково работать? Кольцо ей убери… Нет, вы слыхали такое?

— Мы о чем вообще говорим? О Кольце или о Морпионе?

— Да погоди ты с Морпионом!.. Как это — уберите? Что за придурь?..

— Куда только ни обращалась! — Несчастная поворачивалась во все стороны, ища и не находя сочувствия. — До Смотровой доходила… Зачем его тут вообще установили? Только мешается… и Телу вред наносит…

— А что на Смотровой сказали?

— Сказали, не твое дело… Иди работай, сказали…

— Да ты что, лучше всех, что ли?.. — взбеленилась Рыжая Крима. Вскочила, пребольно хлестнув хвостиком скорчившегося рядом Митьку. — А у меня ты на Правой Кольца считала? Нет? Вот и молчи!..

Митек тихо поднялся и, потирая уязвленный локоток, пошел прочь, свято уверенный, что никто теперь о нем даже и не вспомнит. Так уже было и в прошлый раз, и в позапрошлый… Приостановился, подумал — и двинулся в направлении Правого Бедра. Насколько хватало глазенок стелился окрест нежный, бело-розовый Эпителий. Все были на собрании. Танька словно вымерла…

* * *

А пару дней спустя подкралась тоска. Коготки зудели, просили работы. При мысли, что так и просидишь всю жизнь на корточках, растроганно пялясь на Чужие Ногти, становилось не по себе. Да и сами Ногти не то чтобы померкли слегка — нет, блистали-то они по-прежнему, но как-то уже не очаровывал этот блеск. Прекрасное становилось привычным.

— А почему Чужое Тело вам Маникюр делает? — спросил однажды Митек свою покровительницу.

— У нас договор, — молвила та свысока.

— С кем?

— То есть как это с кем? — удивилась Рыжая Крима. — С тамошними чертиками, конечно…

Митька соображал.

— Они вам Маникюр, а вы им что?

— Понятия не имею, — последовал надменный ответ. — Оно мне надо? Пусть с этим Смотровая разбирается…

Обратиться за разъяснениями на Смотровую Митек, естественно, не отважился. В его положении следовало держаться как можно неприметнее и рожки не высовывать. Не Родина, чай, — чужбина…

Такое впечатление, что розовато-рыжему персоналу понравилось еженощно решать Митькину судьбу. Чего-чего на него теперь только не вешали! Наверное, единственное, в чем приемыша так и не удалось обвинить, — это недавнее внедрение в Таньку еще одной чертоматки. Громкий, говорят, был скандал: выведи внедрившаяся собственных чертиков — строили бы сейчас сообща новое Тело! К счастью, у Митька имелось железное алиби — в ту пору он обитал на Дмитрии Неуструеве, а чужая чертоматка заползла с Виталика.

В остальном оправдываться было бесполезно, и, пожалуй, такое положение устраивало всех. Проштрафившийся известен заранее, междоусобных дрязг среди тружениц стало поменьше, да и сами труженицы заметно повеселели. Митька не просто влился в коллектив, он стал неотъемлемой его частью. Им дорожили.

Стоило отключить Тело для профилактики, шли всей толпой на Пупок — пропесочивать Митьку. Поначалу он, нахохлившись, отмалчивался, потом вдруг полюбил каяться. Слушательницам особенно нравилось, как припертый к стеночке изгой, бессовестно завираясь и выкручиваясь, возводит напраслину на Родное Тело.

— Перекуюсь!.. — клялся он со слезой. — Не привык еще просто жить по-новому… По-старому привык… У нас там свободы нет — одна диктатура… Каждый день неблагоприятный… Муть, хмарь, аурической слизи по коленце… Печень разрушена, Легкие разрушены…

До того зарапортовался, что ляпнул однажды, будто на Димке и посейчас Смута идет, а для пущей достоверности пересказал от первого лица историю с Высокой Синей Лампочкой, слышанную им от Морпиона. Хотя кто его знает, какая там сейчас на Димке заваруха! Может, и Смута уже…

— Ну и как я сегодня? — самодовольно допытывался он потом у Рыжей Кримы.