«Если», 2012 № 12 (238) - [28]

Теперь она не улыбалась. Она оттолкнула его от себя, и он не стал ее удерживать, отступив и освободив ее руку на перилах.

— Все гораздо хуже, Мо. Перед нападением они успели выгрузить более двадцати тонн тяжелой воды. И немцы были даже рады, что «Бремен» затонул. Из-за этого союзники думают, что Uranverein не может создать сверхбомбу. Но они ошибаются.

— Значит, можно изготовить достаточно плутония для бомбы, — произнес он без всякого выражения.

— Да. Даже для двух бомб, Мо. Первая, вероятно, для Лондона, и бог знает, для чего вторая. Для Нью-Йорка?

— Уже слишком поздно? — Теперь он ей верил. Но, если все это правда, то какой смысл убивать Гейзенберга?

— Сейчас настал переломный момент, Мо. В данное время бомба, которую они создают, слишком велика для применения: она размером с товарный вагон, а может, даже больше. Для сохранения секретности работы ведутся в пещерах Цугшпитце. Ты знаешь, где это? В Баварии.

Он кивнул.

— Гейзенберг лично работает над путями разрешения проблемы. Ему нельзя позволить добиться успеха.

А хочет ли Гейзенберг добиться успеха? Это еще вопрос, подумал Берг, однако вслух не произнес.

— И если я убью Гейзенберга, то этому будет положен конец? Бомбу не применят? Нацисты наконец-то проиграют войну?

— Это замедлит развитие событий, Мо. И в мире, каковой он здесь и сейчас, существует шанс. Если Роммель[17] не возьмет Каир, если Паттон повернет на запад и пойдет на Амстердам. Да, существует шанс, который здесь может все завершить. Но для тебя, Мо, ничего не закончится.

Берг посмотрел на нее.

— Что ты имеешь в виду?

— Сейчас я должна идти. Смотри, — сказала она, указывая ни на что, если только не на парковую скамейку, стоявшую на краю газона. Там дверь. Мой срок истекает, и мне нельзя опаздывать.

Она повернулась к нему, взяла обеими руками за лицо и притянула к себе.

— Ты сделаешь это, Мо. Ты сделаешь кое-что очень важное. — А потом она наконец-то поцеловала его, затем отстранилась и развернулась, чтобы уйти.

— Конечно, — бросил он вслед ее каблукам, стучавшим по мощеной дорожке. — Ну да, важное дело. — Он повысил голос. — Эй, какого черта все это значит? И кто ты такая, черт тебя возьми? Я даже не знаю твоего имени!

Она обернулась.

— Скоро ты все узнаешь, Мо, обещаю. Ты важен.

— Мы увидимся снова?

— О да, в некотором смысле. Как-никак нам многое предстоит сделать, мне и тебе.

Она вновь развернулась, сошла с дорожки и двинулась по бурой зимней траве во тьму парка. И исчезла.

Теперь Бергу надо живо добраться до дома Шеррера и вернуться к выполнению задания: найти Гейзенберга, поговорить с ним и принять проклятое решение. Но куда, черт побери, исчезла эта женщина? Ему хотелось это знать. И нужно знать, если уж на то пошло, поэтому он достал «беретту» из кармана и двинулся за женщиной: по промерзшей зимней траве и потом, насколько он видел, через кусты к платановому дереву.

Звон в ушах, головокружение, тот самый миг тошноты, ощущение чего-то — электричества? — в воздухе, и больше ничего. Она исчезла. Никаких отпечатков на траве, и совершенно непонятно, как она скрылась.

Было облачно, темно, к тому же начал падать снег. Однако дом Шеррера должен находиться где-то в том направлении, через этот небольшой парк, вниз по Зиштрассе и в сторону озера. Разве миг назад небо не было ясным? Он поднял воротник, засунул «беретту» в карман и пошел.

12 августа 1944 года

Мо Берг и два его приятеля, Энрико Ферми и Пауль Шеррер, сидели на складных планчатых стульях за весьма шатким деревянным столиком в кафе «Маджоре» в швейцарской деревушке Динелла. Метрах в двухстах от них к западу проходила граница с Италией, где Мо и Энрико оставили свои велосипеды. То, что они их оставили, удовлетворило как итальянских карабинеров, так и швейцарских пограничников — и те, и другие лишь бросили взгляд на паспорта Ферми и Берга и махнули им рукой: проходите. Трудно даже было поверить, что идет война.

Берг чуть улыбнулся и позволил себе расслабиться на минутку. Вот они, все трое с кружками пива перед собой, Шеррер с сигаретой, спокойные и невозмутимые, насколько только можно, смотрящие на Лаго-Маджоре, на дальнем берегу которого виднелся Локарно. Безоблачное небо и солнечный свет, легкий прохладный ветерок, смягчающий летний зной, в то время как они втроем — двое ведущих физиков мира, а третий лишь посредственный бейсболист — обсуждали, как спасти мир.

Они были единственными посетителями маленького кафе, владелец которого, исполнявший также обязанности официанта и повара, принес им пиво и удалился готовить бутерброды, поэтому можно было позволить себе разговаривать, почти не таясь.

— Спасибо, что приехали. Я знаю, что путешествие было не из легких. Но у меня появилась новость о кое-какой возможности.

— Относительно Гейзенберга? — спросил Мо. Информация должна быть благоприятной, иначе Шеррер не стал бы прикладывать столько усилий.

— Да, старина, о Вернере. Через несколько месяцев ему позволят посетить нас.

— Да ты шутишь, — не поверил Ферми. — Германия не разрешит ничего подобного. Об этом должен будет знать сам Гитлер, а он никогда не допустит ничего подобного.