«Если», 2012 № 10 (236) - [3]

— Библиотека, страница 441, - приказал Даниэль. Появилась последняя страница книги. — Под текстом миниатюра. У меня ее вроде нет. Библиотека, увеличь миниатюру. — Украшение в конце текста увеличилось в тысячу раз.

— Это голова Марка Твена в пламени из погребальной урны, — пояснил Эшер. — Так и можно узнать первое издание. Его жена решила, что миниатюра отвратительна и безвкусна. Она настояла, чтобы ее убрали, и во втором заводе ее уже не было. Как в том экземпляре, что я вам продал. Вообще-то, очень даже выразительно… Как я понимаю, все это отсканировано с библиотечных коллекций?

— Да, и с частных тоже. Погодите-ка, есть еще кое-что. Библиотека, виды коллекций, циклом.

Появилось несколько рядов богато украшенных книжных шкафов на фоне витражного окна.

— Так эта штука может имитировать настоящие библиотеки, — произнес Эшер. — Вряд ли я узнаю эту.

— Это библиотека Мертон-Колледжа в Оксфорде. — Внезапно изображение сменилось комнатой с каменными стенами и немногочисленными книжными шкафами, но зато с канделябрами, гобеленами и выставочными витринами на красных узорчатых персидских коврах.

— О, в молодости я там побывал, — отозвался Эшер. — Главный читальный зал Библиотеки Джона Картера Брауна в Брауновском университете.

— Точно. Я могу вызвать около сотни частных и общественных библиотек как из настоящего, так и из прошлого. У меня даже есть несколько изготовленных на заказ видов: один с полками, встроенными в стены гигантской спиральной лестницы. Выглядит потрясающе.

Букинист кивнул. Сияние от библиотеки освещало морщины, тики и родинки на его лице. Сколько же ему на самом деле лет? В эпоху, когда даже городская беднота умудрялась поддерживать презентабельный вид, Эшер казался более чем неуместным.

— Когда я преподавал, нечто подобное было бы, пожалуй, полезным, хотя бы только для того, чтобы показывать студентам, как некогда выглядела настоящая коллекция книг.

— Вы преподаватель?

— Двадцать лет. Культурология… «Что делает нас людьми», как это называли. Вы, наверное, не изучали «культуру» с живым учителем?

— Когда я начал, она уже была компьютеризованной.

— Вот уж действительно, что делает нас людьми…

— Я понимаю вас. Но та же технология дала нам все, что вы сейчас видите, — а это, я считаю, честь для печатных книг.

— Но ведь все это лишь свет, верно? Биты информации, представленные в узнаваемых образах. А книг больше нет — их убили, и все, что мы видим, лишь привидения…

— Ну, некоторые возразили бы, что книги просто приняли другой облик, а значение имеют только слова.

— Тогда назовите это собранием слов и рассматривайте как всего лишь информацию. Печатая настоящие книги, мы оказывали словам честь, говоря тем самым, что вот перед нами культурные артефакты, требующие уважения, и им стоит уделить внимание… Вы очень добры ко мне, Даниэль. Но иногда я чувствую себя одной из более не издающихся книг, которую не удостоили такой вот чести оцифровки, — никто не знает, о чем я мог бы рассказать, и мало кого волнует, что я мог бы предложить. Никто не ведает, что я вообще существую. Но вы хороший друг.

Под конец Эшер торопливо распрощался, и когда Даниэль открыл дверь, так и бросился вон — и врезался в Лекса. От удара старик растянулся на полу, и содержимое его сумки рассыпалось по всему коридору.

— Ой-ой, простите, — Лекс побледнел от смущения. Он наклонился помочь Эшеру подняться, но едва коснувшись его одежды, тут же отдернул руку. Даниэль с гордостью увидел, что сын возобновил попытку и, поддерживая Эшера за плечо, в конце концов поставил на ноги.

Потом Лекс опустился на пол, чтобы подобрать разбросанные книги и бумаги. Даниэль тоже помогал, и вместе они собрали пачку, судя по всему, эшеровских заметок, написанных от руки, как курица лапой, а еще старинные бумаги — рекламные проспекты, старое ресторанное меню, древние театральные билеты и пожелтевшее расписание поездов, пару старых книг и несколько старомодных ручек и карандашей. Даниэль любовался, как его сын обращается с каждым предметом — с осторожностью археолога, то и дело вытирая руки о штаны, словно пачкался об эти вещи.

Остался лишь целлофановый пакет с очень старой газетой. Пакет раскрылся, и на ковер высыпались крошечные кусочки коричневой от времени газетной бумаги. Леке стоял и таращился на газету.

— Что это, папа? Что с этим случилось?

— Это самое последнее издание газеты, печатавшейся в нашем городе. Тридцатилетней давности, — объяснил Эшер. — Я забыл подарить ее вам, Даниэль. У меня их несколько десятков: подумал, вам, может, захочется иметь такую.

— О да, спасибо. Вообще-то я ничего подобного даже в руках не держал.

Эшер посмотрел на Лекса.

— Взгляни, сынок. В таком состоянии это уже не коллекционный экземпляр. До всех этих новостных сайтов люди узнавали большинство ежедневных новостей из газет. Со временем они сильно уступили телевидению, но окончательно их прикончили информационные сайты. С экономической точки зрения, в газетах уже не было смысла.

Однако Лекс не шелохнулся. Даниэль нагнулся и убрал отвалившиеся кусочки в пакет. Он взглянул на Эшера:

— Не думаю, что мой сын когда-либо видел газету. Я покажу ему потом, спасибо еще раз.