«Если», 2012 № 09 (235) - [2]

— Садись. — Острием кинжала Ленор указала на кровать. — Побеседуем о питании.

С миной бесконечного высокомерия демон подчинилась. Ленор не испытывала ни тени физического влечения, и все равно неземная красота суккуба вызывала у нее восхищение. Она напомнила себе, что перед ней существо, совершившее десятки, возможно, сотни убийств, для которого нет и не может быть прощения. «Нет и не может быть прощения»… а ведь таковы были последние слова ее отца.

Она опустилась на противоположный угол кровати.

— В этом… — она указала на простыни, пропитанные потом и прочими жидкостями тела, — все, чем ты кормишься?

— И ты тоже, верно?

Ленор позволила себе улыбку.

— Если ты хочешь сказать, что я такая же шлюха, как и ты, и потому не вправе тебя судить, то ты права. Но средства к существованию можно добывать по-разному.

Выражение на лице суккуба переменилось.

— Для таких, как ты, — возможно. Для таких, как я, — никогда.

— Почему?

— А какой толк искать?

Вот в этом, ядовито подумала Ленор, проблема тех, кто перескакивает из постели в постель, не заботясь ни о чем, помимо физического удовлетворения.

— Ты никогда… — она оборвала едва сложившийся вопрос. — Что случится, если ты не будешь питаться? Если попробуешь воздерживаться?

— Ты спрашиваешь, иссохну ли я как лишенный крови вампир? — Суккуб покачала головой. — Дамочка, ты ничего не знаешь. Я много старше тебя, старше ваших городов и крепостей. Я помню время, когда небеса были цвета крови, а луна занимала полнеба. Твое «никогда» — это очень долго. Но, нет. Я была создана лишь для одной цели.

— Соблазнять мужчин и высасывать их.

— Приносить им упоение и пить его, как вино.

— Пока они не погибнут.

— Все смертные гибнут. Разве подобное блаженство не стоит такого пустяка, как сократившаяся жизнь?

Ленор ответила не сразу. Она думала о мужчинах, с которыми делила постель, о том, как многие рыдали у нее на груди, шепотом поверяя свои тайны, а после спали с ощущением покоя, какого не испытывали уже много лет. Ей хотелось крикнуть, что одиночество или просто стыд не заслуживают смерти.

Суккуб ждала, как приговоренная, застывшая в ожидании топора палача.

Ленор положила кинжал на мятые простыни.

— А ты, будь ты вольна выбирать… если бы ничего не вынуждало тебя ложиться с мужчинами… Что доставило бы радость тебе?

Недоумение затуманило дымчатые глаза. Суккуб понятия не имела, о чем она говорит, ничего не подозревала ни о поэзии, ни о музыке, ни о тончайших усладах науки… Но она знала — Ленор видела, что она знает, — ей не хватает чего-то.

— Ложись, — мягко сказала Ленор.

Суккуб подчинилась — движением столь элегантным и чувственным, что у Ленор перехватило дыхание.

— Можешь мучить меня столько, сколько пожелаешь.

— Я и не думала причинять тебе боль.

Суккуб закрыла глаза. Ее ребра едва заметно поднимались и опускались, подчеркивая округлость грудей.

У нее тело женщины. Возможно, в ней заложена и способность женщины получать удовольствие?

Взяв розовато-жемчужную ладонь в свои, Ленор начала поглаживать длинные пальцы, изящное запястье.

Теперь суккуб дышала медленнее. Легкая дрожь пробегала у нее по животу. Ленор спросила себя, не допускает ли ошибку, не пытается ли совершить невозможное. Но в уголке одного глаза она увидела отблеск влаги. В следующее мгновение слеза исчезла.

Суккуб лежала совершенно неподвижно.

Она создана с единственной целью, но не для такого. Возможно, впервые за ее существование кто-то прикасается к ней с добротой. Не в похоти, не в жажде обладания или насилия.

Ленор положила ладони ей на живот, кожа была прохладной на ощупь и туго натянутой, мышцы напряглись, точно в ожидании удара. Она постаралась, чтобы ее прикосновение было легким, как перышко, попробовала вообразить, что успокаивает испуганного котенка. Кожа под ее ладонями согрелась.

Суккуб судорожно втянула воздух. Сам ее запах переменился, из него исчезла всяческая притягательность, зато появились металлические нотки. Она свернулась калачиком спиной к Ленор, и волосы упали ей на лицо занавесом.

Ленор обняла ее сзади — не как куртизанка обнимает любовника или одна женщина может обнимать другую, а как если бы укачивала дитя. Кое-кто из мужчин, возможно, ее осудил бы, потому что за тысячелетия своего существования суккуб, без сомнения, забрала немало жизней. Но она давно уже свыклась с жизнью вне рамок строгой морали своего отца.

* * *

Проснувшись, она увидела, что свечи догорели, превратившись в лужицы воска. Сквозь занавеси сочился бледный свет. Объятия ее были пусты.

Суккуб стояла у кровати, тень среди теней, узор серебром на фоне умирающей ночи. Ее прекрасную шею обвивали бесчисленные цепочки, такие тонкие, что казались лишь металлическими нитями. На каждой покачивался ослепительный рубиновый камень.

Со слабым перезвоном цепочек суккуб подошла на пару шагов. С приближением рассвета она уже испарялась как роса. Подняв руки, лишенные красок и почти прозрачные, она сняла через голову одну цепочку и протянула ее Ленор.

Тонкая, как паучья нить, цепочка легла ей в ладонь. Одинокий рубин мигнул раз-два, быстро-быстро.

— Это сердце мужчины. Не знаю какого.

— Ты крадешь сердца?