«Если», 2012 № 04 (230) - [62]

Тут-то я и услышал тихое треньканье в комнате и, едва понял его происхождение, исполнился грустью.

В кармане брошенного на кресло пиджака звонил мобильник. Мой служебный телефон, номер которого был указан на визитках и сайте агентства. Боже мой, как же я беспечен! Я бросился в комнату, вытащил проклятый прибор и безжалостно растоптал его, даже не поинтересовавшись, кто же звонил. Это не имело значения. Мои преследователи, несомненно, определят расположение аппарата в пространстве с точностью до дома. А уж отыскать квартиру, которую снимает мужчина тридцати с небольшим лет такой-то внешности, труда не составит.

Обломки мобильника, а также промежуточные результаты моих кулинарных трудов я собрал и сложил в полиэтиленовый пакет, приготовив к погребению в помойке. Ужинать в уютной домашней обстановке сегодня не придется. Из квартиры нужно немедленно уходить. Я выскочил на лестничную площадку и увидел в окно въезжающие во двор машины. Нет, за мной следили не гангстеры. Или не только они. Подобная оперативность под силу лишь государственным структурам.

Вниз путь заказан. Я помчался вверх, открыл дверь чердачного помещения, вылез через узкое окно на крышу и, разбрызгивая лужи, собравшиеся в неровностях битумного покрытия, побежал к пожарной лестнице. Перекладины были холодными, скользкими, они норовили вырваться из пальцев и выскользнуть из-под ног. Но спуск закончился удачно. Я спрыгнул на землю и продрался сквозь намокший кустарник в соседний двор. Оттуда через арку выбежал на улицу и поднял руку в ожидании такси или частника…

* * *

Все началось два месяца назад и вовсе не в офисе. Игорь Широков — единственный, кроме Полины Романовны, штатный сотрудник агентства — привез ко мне домой бесконечно напуганного мужчину. Юрисконсульт довольно крупной компании «Нова-Семтекс» Петровский нечаянно оказался главным свидетелем скандального дела, в котором были замешаны уважаемые (по должности) лица из числа приближенных к премьер-министру, видные финансисты, а также откровенные уголовники, укравшие и разделившие между собой громадный ломоть государственного бюджета. Речь шла о массовом приобретении для провинциальных больниц и поликлиник суперсовременного зарубежного медицинского оборудования, которого в глаза никто не видел, поскольку все аппараты представляли собой экспериментальные образцы. История самая обычная, она никогда бы не всплыла, но по оплошности или недомыслию кого-то из участников аферы выплеснулась в интернет.

Народ привык терпеть и терпел многое, но тут возмутился. Обманутые врачи и пациенты начали писать в Сеть коллективные письма, а кое-какие из оппозиционных газет опубликовали официальное расследование, что поначалу никого из участников грабежа не напугало. Следствие вяло тянулось несколько месяцев и должно было закончиться полным забвением, если бы несчастный, глупый Петровский не передал популярному сайту документы, доказывающие, как и кем были украдены государственные деньги.

Впрочем, Петровский не был глупцом. Последний из назначенных по делу следователей метил его в главные виновники происшедшего, поскольку, являясь представителем компании-поставщика, он знал все. И про откаты, и про распил, и кому за что отвалилось при миллиардном дележе. Он молчал бы, поскольку получал за молчание (сущие гроши по сравнению с основными персонажами), но это неизбежно делало его соучастником аферы. И когда он понял, что тучи сгущаются именно над ним, то постарался прикрыться. Фактически Петровский в одиночку проделал работу целой следственной бригады. Он мог назвать не только конечные счета, на которые поступили украденные деньги после многочисленных переводов из банка в банк, но и всю «отмывочную» цепочку, а также, что главное, имена истинных владельцев.

Для владельцев это уже не скандал. Это катастрофа международного масштаба. Угроза получить вечное клеймо ВОР, выжженное на лбу мировым сообществом, маячила перед каждым вполне реально. Да и здесь, в родной, освоенной вотчине, под ними опасно зашатались стулья и табуретки.

Петровский сделал это вынужденно. Он защищался как мог, однако теперь за его жизнь никто не дал бы и ломаного гроша. Его исчезновения желали все: участники небывалой кражи, купленные ими полицейские, прокуроры и судьи. Он прекрасно это понимал. И хотя помогать Петровскому бросились знаменитые адвокаты и правозащитники, дожить до начала процесса, громогласно и публично обещанного генеральным прокурором, он шансов не имел.

Защита свидетеля — так называется эта работа. Занимаются ею специально назначенные чиновники. В одних странах их именуют маршалами или шерифами, в других — оперуполномоченными. Не важно, суть работы одна: не дать убить того, кому государство, власть гарантировали жизнь, хотя бы некоторое время. Сегодня у нас никто, никому и ничего гарантировать не может, поскольку цена жизни свидетеля — человеческой жизни — зачастую оказывается много меньше той суммы, что готовы заплатить те, кому свидетель не нужен.

Меня никто не назначил и не уполномочил. Я занимался этим исключительно из любви к искусству. Нет, неправда, тут я лукавлю. В значительной степени из-за денег, конечно. Но еще — и это уже совершеннейшая правда — из не угасшего до конца чувства справедливости. Мне, бывшему сотруднику МВД, сумевшему сохранить руки относительно чистыми до того, как система вышвырнула меня из своих рядов, до сих пор было обидно за закон и тех, кто надеется на его защиту.