«Если», 2012 № 01 (227) - [59]

Не очень-то многие из нас копаются в шестеренках и винтиках — точнее, в крови да кишках — человеческой истории.

Я копаюсь. Да я просто удержаться не могу, совсем как когда-то не мог устоять перед провокациями белок. Вольф не испытывает недостатка в предшественниках из чужой расы. Испытавшие его правление на себе, как правило, разделяются на два лагеря: запуганные и истинно верующие. Его фанатичные последователи, особенно извлекающие выгоду от режима, под надлежащим образом действий понимают все, что помогает им удержаться у власти.

Человек по фамилии Голдуотер[18] однажды произнес фразу, ставшую крылатой: «Экстремизм в защиту свободы — не порок». Звучное, потенциально смертельное заявление, согласно которому экстремист заведомо является тем, кто отстаивает смысл оправдывающей все и вся свободы. Вольф, как и многие до него, оправдывает жестокость собственной концепцией свободы. Полпотовское самообеление. До белизны груды черепов.

— И где мы приземляемся?

Хлоя качает головой.

— Может, в Нетландии[19]. Мне предоставят необходимую информацию, только когда мы достаточно углубимся в воздушное пространство Плохих Земель. Когда у нас, по их подсчетам, не останется топлива на возвращение, как я думаю.

— Вот это параноики, вот это я понимаю. А у нас будут проблемы с топливом?

— Не-а. Для этого-то мы и заправлялись в Топике. Так что запаса дальности мне вполне хватит, чтобы по-идиотски покружить да попетлять здесь, и еще останется, чтобы покрыть кучу километров между нами и этой свалкой.

— Похвальный подход.

— О, мой звездный час, босс. — На миг она умолкает. — А наша миссия действительно столь опасна?

— Мы вроде висим на высоте в треклятом разреженном воздухе, находясь в чертовой стальной трубе?

— Чувствовали бы себя спокойнее в метре от земли?

— Спасибо, не надо. Что касается твоего вопроса, все, что я могу сказать: у Вольфа дела идут отнюдь не гладко, и даже хуже, чем это известно массам. Из-за нашего эмбарго и их жалких мер нехватка продовольствия становится все острее. Из-за утечки мозгов и отсева у них осталось крайне мало тех, кто знает, как эксплуатировать и восстанавливать ключевые узлы инфраструктуры. Множество важных постов розданы лояльным, а не сведущим. Он впадает в отчаяние. В такое отчаяние, что связался с нами и предложил кое-что на обмен.

— Наверняка кое-что особое.

— Да.

— И что же?

— Предпочитаю не отвечать. Пока.

— Вы мне не доверяете?

Я покачал головой.

— Тебе я полностью доверяю. Я себе не доверяю.

И это полная и неприкрытая правда.

Мы кружим над аэропортом. Хлоя несколько минут спорит с кем-то, считающимся наземной службой управления, настаивая — весьма громко и порой до умопомрачения грубо — на хотя бы одном низком проходе перед посадкой для визуального контроля посадочной полосы. Однако в этом требовании ей упрямо отказывают.

Она бросает взгляд на меня, дико вращая глазами и делая неприличный жест. Я беру свисающий рядом головной телефон, прилаживаю микрофон и затем говорю ей:

— Дай-ка я.

Она вопрошающе вскидывает голову. Я киваю. Тогда она ухмыляется и произносит:

— Ну держись, тупица. С тобой хочет поговорить мой босс.

Когда мой микрофон включается, я призываю свой лучший глас альфа-самца:

— С кем я разговариваю?

— Это Ральф, — отвечает голос, елейный от услужливости.

— Это Мерлин, личный представитель Президента Соединенных Штатов. Выбирайте из двух, Ральф. Либо сейчас же удовлетворяете просьбу моего пилота, либо начинаете обдумывать, как вы объясните тем, перед кем в ответе, почему мы развернулись и полетели обратно в Вашингтон, не встретившись с генералом Вольфом, как было договорено.

— Подождите… — голос Ральфа дрожит в явной панике.

— Мы уже достаточно ждали, — отрезаю я так сурово, что шестерка в башне, наверное, обмочился. — Пилот, разворачивайте самолет.

— Я вовсе не… — Пауза. — Эх, даю добро на пролет и проверку взлетно-посадочной полосы.

Я стягиваю наушники. Хлоя едва сдерживает смех:

— Обследую вашу полосу через минуту, — говорит она. — ВВС 10, конец связи. — Она убирает микрофон, и рот ее растягивается в хитрющей улыбке. — За это я совершу облет правым бортом вверх.

— Буду крайне признателен, — отвечаю я.

Наш вид большей своей частью не страдает тем увлечением и любовью к оружию, что выказывались людьми. Однако в Плохих Землях оружие, судя по всему, вновь восстановило свой статус. По выходе из самолета нас окружают более десятка вооруженных до зубов псовеков — все кобели, стая мастиффов, питбультерьеров и доберманов.

Хлоя ловит мой взгляд. Я догадываюсь, что она прикидывает, не стоит ли нам поднять руки перед таким грозным приемом. Сначала я слегка качаю головой, а затем широкими шагами стремительно подхожу к вожаку. Опознать его весьма просто, поскольку он является гордым обладателем самого неприятного хмурого вида, наибольшего количества оружия и кричащих знаков отличия.

— Ну? — резко требую я.

Его вид становится еще более хмурым.

— Что?

— Вы здесь, чтобы отвезти нас куда-то, или же вам лишь приказали стоять вокруг с видом, как будто вы и вправду крутые?

Мастифф ощетинивается.

Я обнажаю зубы.

Приверженность к стайному порядку, эта система «доминирование-подчинение», так и осталась частью нашей души — и в период Перемены, и после нее. Но лишь те из нас, кто обладает склонностью к наукам, удостоили ее размышлений.