«Если», 2012 № 01 (227) - [29]

— У меня предчувствие, что с этой минуты меня в этой комнате будет одолевать клаустрофобия. — Она выглянула в приоткрытую дверь, проверила коридор и открыла дверь чуть шире. — Мы одни.

Ему пришлось проверить это самому. Не то чтобы он ей не доверял, но… он ей действительно не доверял.

— Что происходит? — спросил он, удостоверившись, что никто не затаился в холле или на лестнице.

— Эта бедная женщина, — пояснила Анна Мария, доказав тем самым, что никогда не встречалась с Агатой Кантсвинкль, — умерла от удушья.

Хансейкер взглянул на шею покойницы. Ни пятен, ни признаков сопротивления. Если эта женщина и задохнулась, то при этом никто ее не душил и ничего не прижимал ко рту и носу. Он с трудом сглотнул.

— Даже если бы отключилась система жизнеобеспечения, — сказал он, — она все равно не умерла бы настолько быстро.

— Знаю, — согласилась Анна Мария. — Проблема в том, что система не отключалась.

— Тогда как она умерла?

— Я же сказала — от удушья.

— И ты это поняла, всего лишь взглянув на нее?

Анна Мария слегка улыбнулась:

— Я получу подтверждение после вскрытия.

— К ней никто не прикасался. И если причина не в системе, то в чем?

— О, все-таки в системе. Поэтому другая женщина и потеряла сознание. Дверь открылась, она увидела тело, завопила, набрала в легкие — чтобы вопить дальше — то, что оказалось здесь вместо воздуха, и вырубилась. Ей еще повезло. Окажись она внутри комнаты, умерла бы тоже.

У Хансейкера слегка закружилась голова. Он поймал себя на том, что перестал дышать. Заставил себя вдохнуть, но воздух показался каким-то странным. Прежде он не задумывался о дыхании. Наверное, подобно Анне Марии, ему тоже не захочется остаться в этой комнате одному и при закрытой двери.

— И что она вдохнула? — спросил он.

— Это не был чистый углекислый газ, иначе ее кожа стала бы ярко-красной. Скорее, какой-то коктейль из газов. Из-за которого и появился тот горьковатый запах, что был в этой комнате, когда мы вошли.

А ведь он уже был здесь прежде. И тогда запах был сильнее. Этого он ей не стал говорить.

— Как ты это узнала?

Она показала портативный сканер:

— Я сняла показания в разных частях комнаты. И увидела смесь веществ, которых никогда не должно быть в жилых зонах космической станции. Я знаю, как вели себя обе женщины. Знаю про запах. И есть еще панель управления.

Хансейкер протиснулся мимо нее и уставился на панель. Кто-то блокировал автоматику. И теперь чертова штуковина мигала, запрашивая ручной ввод кода для подтверждения подачи кислородной смеси, причем с повышенным содержанием кислорода. В настройках не только кто-то ковырялся, но сделал это дважды — один раз, когда Агата Кантсвинкль вошла в комнату, а потом еще раз, но уже после ее смерти.

— Полагаю, эти системы сохраняют информацию о том, кто и когда к ним прикасался? — спросила Анна Мария.

Он понятия об этом не имел. В последний раз он выполнял блокировку автоматики лет десять назад. С тех пор заменил большую часть панелей управления, перейдя на простейшую систему, которая давала постояльцам выбор только из двух вариантов — тепло или холодно. Новая система и рядом не стояла с этой коробочкой, позволяющей гостям — знающим код блокировки — даже повышать или понижать процент кислорода в воздухе.

— Не знаю, — ответил он, чувствуя себя абсолютно беспомощным.

— Что ж, — Анна Мария улыбнулась: ей откровенно нравилась его растерянность. — Тогда советую это выяснить.

* * *

Бум, бум, бум.

Сьюзен села, переполненная адреналином. Ей снился сон. Даже не столько сон, сколько воспоминания.

Негромкое постукивание, ритмичное, ногой по тонкой стенке.

Во рту горько от желчи. Она встала с кровати, потерла ладонями лицо и подошла к двери.

За дверью стояла Джанет Потсворт. Такой взъерошенной Сьюзен ее еще никогда не видела.

— О, ты в порядке, — с явным облегчением сказала Джанет.

Сьюзен нахмурилась:

— Конечно, в порядке. Почему бы нет?

— Потому что ты не пришла обедать.

Сьюзен закатила глаза. Она попросила шеф-повара — если этого человека можно так назвать — обед в номер. Он выполнил ее просьбу, подав нечто тушеное, чего не было в меню.

— Этим будут кормить персонал, — сказал он. — Вам понравится. Она сама отнесла обед к себе в комнату, и он ей понравился. Впервые за неделю она поела в одиночестве. Ни тревоги, ни догадок, ни страха. Просто спокойный обед в тихом номере. Потом она позволила усталости взять верх и провалилась в благословенный сон.

Пока ей не приснилась смерть Реми. Он повесился в своей каюте — и для этого ему пришлось постараться. Обмотал шею простыней, зацепив другой конец за какой-то выступ на потолке. Она этого не увидела, зато слышала его ноги — бум, бум, бум, и эти звуки тогда не показались ей странными.

Когда его нашли, он уже не бился о стену. Наверное, она слышала, как он умирал.

Никому тогда и в голову не пришло, что он там занимался чем-то другим, кроме как убивал себя. В конце концов, он стал первым. Они произнесли над ним какие-то слова, заглянули в его туристический контракт, увидели, что не нужно никому доставлять тело, и отправили его в космическую темноту вместе с немногочисленными пожитками.