«Если», 2011 № 04 (218) - [18]

Она все же подошла, сдерживая дыхание. В кухонном окне кто-то раздернул занавеску, и на лед упал квадрат света.

Тюлень лежал на льду и сопел, выкатив круглые карие глаза, в каждом — по крохотному освещенному окошку. Элька подумала, что он нечаянно выбросился на берег и не может уползти обратно в море. То, что тюлени по суше худо-бедно способны передвигаться, от неожиданности не пришло ей в голову.

Секунду она колебалась, потом решила поступить, как подобает благородной пани. Она подошла к тюленю и пнула его ногой. Нога была обута в валенок, а пнула тюленя Элька, чтобы откатить к воде, тюленю было не больно, но обидно, он раскрыл рот с мелкими зубами и гавкнул, точно собака. Однако не двинулся с места; Элька разглядела, что тюлень как бы погрузился в лед, и теперь со всех сторон был прихвачен черной коркой. Корка была черная, потому что на боках тюленя виднелись глубокие порезы.

Тюлень сопел и смотрел на нее круглыми глазами.

— Ох, ты, горе ты мое, — сказала Элька по-взрослому. — И что мне с тобой делать?

Она вытерла нос рукавом и задумалась.

Один раз она видела, как рыбаки убивали выброшенного на берег тюленя, и это зрелище ей не понравилось. Элька вообще тяжело переживала чужую боль, пускай даже и всякой животины.

— Сичас, — сказала Элька и, загребая валенками, чтобы не поскользнуться, побежала обратно на пригорок, к оставленному ведру.

Ведро с теплыми помоями стояло и дымилось на морозе. Элька взялась за остывшую ручку, зашипела, но осторожно подняла ведро и снесла его вниз, к воде. Здесь, широко размахнувшись, она выплеснула его под тюленью круглую тушу. Еще раз подтолкнула тюленя ногой, а потом, нагнувшись, обхватила руками и, когда подтаявший лед подался, потащила к воде. Тюлень упирался. По льду тянулся кровавый след, далеко же он уполз. Ума нет, что возьмешь с твари.

До волнолома было далеко, идти по льду страшно, и Элька надеялась, что тюлень сообразит и дальше поползет сам.

— Идиотка, — сказал тюлень.

— Сам дурак, — огрызнулась Элька пыхтя. — Опять примерзнешь же!

— На смерть ведь тащишь, — тюлень упирался, помогая себе ластами. — Там косатки. Я еле ушел.

Элька вздрогнула и выпустила тюленя, отчего он тяжело плюхнулся на лед. Ей почудились снующие подо льдом темные тени — косатки способны проломить лед ударами головы, это всем известно.

— И чего делать? — спросила она тоненько.

— Тащи обратно, — велел тюлень.

— Убьют же, — честно сказала Элька. — Наши мужики и убьют.

— А ты меня спрячь. — Тюлень посмотрел на нее большими карими глазами, и Эльке, несмотря на всю наглость зверя, сделалось его жалко.

— Найдут, — Элька тем не менее наклонилась, подхватила тюленя под ласты и потащила обратно, каждый миг ожидая, что лед под ногами треснет и в проломе появится гладкая черная голова с острющими зубами.

— Это ненадолго, — успокоил ее тюлень. — Не сегодня-завтра косатки на юг уйдут. Рыба уходит и косатки с ней.

Что рыба уходит, Элька знала. После осеннего солнцестояния рыбаки выходили в море все реже, и к декабрю ставили суденышки на прикол, даже если море не замерзало.

Наконец она добрела до песка, чуть присыпанного снегом, и устало распрямила спину. Тюлень лежал на боку и тяжело дышал. Вот же наказание!

В отблесках сверкающих небесных занавесок Элька осмотрелась. Лед на берегу громоздился торосами.

— Лезь сюда, — велела Элька.

— Идиотка, — повторил тюлень. — Дура! Как я тут спрячусь, у меня хвост наружу торчать будет! Чайки утром увидят, соберутся, начнут орать…

— Погоди тут, — сказала Элька. — Я скоро.

Купальни смутно белели в сосновой роще. Одно окошко светилось. Самое маленькое, самое подслеповатое — в сторожке у входа.

— Ты чего, дева? — спросил дед. Он был в очках, значит, читал «Уездный вестник» — аэроплан раз в неделю сбрасывал газеты и другую почту и, покружившись, улетал в другие поселки, рассыпанные вдоль побережья. А пан Йожеф, человек культурный, выписывал газеты и потом, прочитанные, отдавал деду.

— Дед, а дед! — Элька искательно заглянула ему в глаза. — Возьми мешок старый, одевайся и пошли, а?

— Куда, коза? — ворчал дед. — Куда ты меня тащишь на ночь глядя?

Эльке сегодня на ладони было написано всех куда-то тащить.

— Тюлень там, — сказала она шепотом, — раненый.

— Надо же, — равнодушно удивился дед, — давно я их не видел!

— Идем, деда, идем. — Элька подпрыгивала на месте отчасти от нетерпения, отчасти от холода, она ведь выскочила во двор в валенках на босу ногу, и теперь мороз больно щипал ее за коленки. — А то найдут его.

— В бассейн его, конечно, можно, — согласился дед. — Воду напустить, и пусть сидит. Вода целебная там. А зимой кто сюда ходит? Никто сюда не ходит.

Говоря так, он натягивал тулуп и оборачивал ноги толстыми портянками. Элька знала: дед, хотя и ворчал, что мир катится в пропасть, а молодежь стала и вовсе безмозглая и неуважительная к старшим, на деле был добрым.

Тут ей, Эльке, повезло — случалось, то одна, то другая из ее подруг, ну не подруг, так, приходила в класс с опухшей, как бы заспанной щекой и синяком под глазом. А Эльку бить было некому — отец (если это, конечно, ее настоящий отец, говорила себе Элька) утонул в море, когда ей только исполнилось пять, а дед, хотя и ворчал, никогда ее пальцем не тронул. Мать могла приложить, конечно, но это же не считается.