«Если», 2010 № 12 (214) - [50]

А потом, отпустив наконец дерево, вперед шагнула Анна.

— Может быть, и с моим отцом… с тем человеком, которому ты мстишь, вы просто не поняли друг друга? Может, он вовсе не обманул тебя? Тебе действительно был нужен священник? Именно служитель религиозного культа? И ты действительно исповедовался моему отцу, то есть сделал не что иное, как раскрыл ему душу, покаялся в грехах?

— Да, — «зазвучал» Гул снова. — Я совершил преступление. Здесь, на этой планете. Мои соотечественники, члены моего рода, приговорили меня к одиночеству. Они вернулись домой и уничтожили мое тело, поэтому я теперь здесь навечно. Но меня сокрушало не столько наказание, сколько грех, который оставался на моей душе. А тот человек… Я спросил, не священник ли он, и он ответил «да». Я воспрянул духом и все рассказал ему. Но все же я предупредил, что если он нарушит тайну исповеди, то весь его род, все особи с его кровью будут терять оболочки, если отойдут от места, где находится его корабль, дальше, чем то место, где мы с ним встретились.

— Примерно десять километров, — почему-то шепотом подсказал я Анне. — Форт возведен как раз в месте первой высадки Назара Макарова.

— Я знаю, — тоже шепнула она. А потом произнесла вслух, обращаясь уже к Гулу: — Что ты имеешь в виду под телами и оболочками: разные понятия или в обоих случаях говоришь об одном и том же?

— Конечно, разные! — Даже в голосе, который являлся всего лишь порождением моего мозга, мне почудились человеческие эмоции. — Разве возможно путешествовать между мирами в собственном теле?

— То есть это… — ткнула в воздушный сгусток Анна, — не твое настоящее тело?..

— Я ведь сказал, что мое тело уничтожили на родине. В наказание за преступление. А это такая же искусственная оболочка, как у вас. Мы не похожи внешне, но ведь по сути… Вы же не хотите сказать, что находитесь здесь в настоящих телах?..

— О боже!.. — закрыла глаза Анна. — Он не ведал, что творил!..

Прозрачный силуэт Гула заметался, помутнел, завертелся десятками маленьких смерчей, а потом собрался вновь в единую форму, но она уже не напоминала человеческую фигуру, а казалась нелепым облаком в форме огромного гриба с покосившейся шляпкой.

Голос «зазвучал» снова. Но теперь он был столь тихим, что нам с Анной пришлось подойти к Гулу почти вплотную.

— Так я… я на самом деле убил?.. Уничтожил четырех разумных существ?..

— Шестерых, — сухо ответила Анна. — Двух девочек, их мать и отца, а заодно и бабушку с дедушкой.

— Как «с дедушкой»? — изумился я. — Ведь Назар Макаров жив!

— Уже нет, — с прищуром глядя на гриб, сказала Анна. — Он покончил с собой. Не смог пережить. Весь остаток жизни он винил себя за это. За то, что назвался тогда священником. Отец не был религиозен ни на йоту, он просто пошутил. Так что и тайну исповеди, по сути, он не нарушал. Поскольку в принципе не мог принимать чью-либо исповедь. К тому же он ничего никому не сказал о Гуле. Несмотря на то, что это сделало бы его еще более знаменитым. Он раскрыл людям даже не саму тайну исповеди, а только следствие ее. Поэтому он вдвойне невиновен! Он пообещал не говорить об этом… грешнике — и не сказал. Мой отец был человеком чести.

— Но все равно он не должен был рисковать родственниками! — не сдержался я. — Ведь Гул высказал ему конкретное предупреждение! Почему он так легко отпустил сюда сына и внучек?!

— А насколько конкретным было это предупреждение? — еще сильнее прищурилась Анна. — Ну-ка, Гул, постарайся воспроизвести в точности, что ты грозился сделать с родней моего отца?

Шляпка «гриба» совсем съехала набок. Гул теперь «лепетал» столь невнятно, сбивчиво и тихо, что мне пришлось попросить его увеличить «громкость».

— Я передал ему… я выразил мысль, что их… что они… члены рода с его кровью… Что я сорву их оболочку!..

— Боже мой! — ахнула Анна и закрыла лицо ладонями.

— Он засмеялся в ответ?! — заорал я на Гула.

— Он… издавал такие же звуки, как издавала недавно эта… особь.

— Сам ты особь! — взвился я. — Да он же принял твои угрозы за ответную шутку! — Я обернулся к Анне. — Ваш отец подумал, что этот придурок пригрозил их раздеть!

— Я поняла, — отняла от щек руки Анна. — А вот понял ли он? — кивнула она на Гула.

— Я совершил не один грех, — раздалось у меня в голове. — Я совершил столько грехов, что мне не отпустит их ни один священник. Я должен сообщить на родину об этом. Они обязаны ужесточить мое наказание! Я прошу вас доставить эту информацию на мою планету!..

— Да пошел ты! — сплюнул я. — Кайся в одиночестве. Или сам себя накажи. Как Назар Макаров. Ты мне лучше скажи, в каком таком грехе ты ему покаялся, что за разглашение своей исповеди убил стольких людей?

— Я не могу, — снова превратился в туманное облачко Гул. — Вы не священники!.. Это тайна.

— Тоже мне тайна, — фыркнула Анна и достала из кармана белый прямоугольник. — Вот, смотри. Отец оставил перед тем, как… Для меня лично он написал другое письмо, более подробное. Но и этого хватит, чтобы понять суть.

— Что это? — изумился я, взяв прямоугольник в руки. — Это же… бумага!

— Ну да, — усмехнулась Анна. — Ты никогда не писал на бумаге?

— Что-то не припомню. Может быть, баловался в детстве…